И тут же поясняю:
— Это значит, я был главным.
— Лакросс? Я что-то читала об этом в «Энциклопедии Британника», — задумчиво говорит Джуно и тут же начинает цитировать по памяти:
— Соревновательный вид спорта, современная версия североамериканской индейской игры баггатауэй. Игра проходит между двумя командами игроков с использованием клюшки, похожей на ракетку с длинной рукояткой и называемой «стик», чтобы ловить, пасовать и забрасывать мяч в ворота противника.
— У тебя фотографическая память? — Удержаться от вопроса у меня не получается.
— Нет. Просто, как я уже говорила, у нас было мало книг, — отвечает она, — и «Энциклопедия Британника» была нашей единственной связью с внешним миром.
Джуно бросает быстрый взгляд на карту, лежавшую на сидении между нами. Показав сигнал поворота, она съезжает с моста к площадке для пикников на берегу реки. Тут припаркована всего пара автомобилей, а посреди реки плывет моторная лодка и тащит за собой надувные круги с визжащими от восторга детьми.
Джуно опускает стекло, глушит мотор и поворачивается ко мне.
— Ты играл в лакросс. Значит, у тебя должны быть неплохие рефлексы. А раз ты был капитаном –– есть еще и лидерские качества.
— Ключевое слово здесь «был». Я растерял весь интерес к лакроссу, когда мамино психическое состояние стало ухудшаться. Тогда я вообще потерял интерес ко всему.
Я отворачиваюсь, чтобы не видеть жалость в глазах Джуно, и откидываю голову на спинку сидения. Я помню ту пустоту, что образовалась внутри после того, как мама ушла. Вещи, которые приносили мне удовольствие – мои увлечения, моя страсть, все, что я любил – все засосала эта дыра. Легче всего было отрешиться от мира. Все мои интересы ограничивались тем, что помогало забыть эту боль. Лишь на время, конечно. Боль всегда возвращалась снова, с удвоенной силой.
И где же эта боль сейчас? Я заглянул внутрь себя, будто ее можно было увидеть, будто это обычный синяк. И вижу – она все ещё здесь, со мной, но стала гораздо меньше. Теперь мне намного легче с ней справиться. Наверное, это из-за Джуно. Или из-за того, что впервые в жизни у меня появилась цель. А может, это имеет какое-то отношение к моему сну.
— Над чем задумался? — спрашивает Джуно.
Собираюсь, как обычно, отшутиться – шутки всегда были моим излюбленным защитным механизмом – но решаю, что с Джуно можно и не притворяться. Больше не нужно.
— Да так... Нахлынули воспоминания… Подумал о маме. О том, каково было мне, когда она начала болеть, и потом, когда ушла, — честно отвечаю я.
— Если хочешь, можем об этом поговорить, — предлагает она.
Я отрицательно качаю головой.
— Я пока не готов.
И неосознанно рука тянется ко лбу. Тут глаза широко распахиваются.
— Я могу двигать кистью! Да и вообще всей рукой!
— Неплохо. — Джуно улыбается. Она понимает, что я просто пытаюсь сменить тему разговора, и подыгрывает мне.
— А ногами пошевелить можешь?
Я сосредотачиваюсь, но мне удается лишь пошевелить пальцами в кроссовках.
— Нет.
— Тогда, надеюсь, ты не будешь возражать, если я оставлю тебя в машине. — Джуно проводит рукой по волосам, взметая облачко пыли. — А мне бы не мешало искупаться.
Открыв дверь, она вылезает из кабины и идет к кузову грузовика, вытаскивает из рюкзака какую-то одежду, полотенце. Затем направляется на пляж, сбрасывает обувь, стягивает майку и джинсы и ныряет в воду в одном белье. Синем. Но не цвета неба – а такого глубокого синего цвета, цвета океана.
Не знаю, почему, но этот маленький «стриптиз» меня удивил. На нижнем белье Джуно было гораздо больше ткани, чем на большинстве купальников, виденных мною в Лос-Анджелесе. Наверно, меня удивил тот факт, что она вообще носит нижнее белье. Думал, раз она воспитана в общине хиппи – то они такого не признают. А может я просто посчитал, что она очень скромная и стеснительная. Но с другой стороны, она-то не только видела меня голым, но еще и умудрилась одеть, пока я был без сознания. Надо сказать, довольно непростая ситуация для людей, которые лишь целовались. Ну и что, что во время этого страстного поцелуя мы чуть ли не катались по земле... Это уже не важно.
Я стараюсь выбросить из головы все мысли о Джуно, о ее мягких губах, все воспоминания о том моменте. Сейчас мы не просто на задании – мы беглецы. И даже если мы оба захотим чего-то большего, вряд ли у нас будет на это время в ближайшем будущем. Я высовываю голову из окна в надежде, что прохладный ветерок позволит мне немного остыть.
Где-то с минуту Джуно плещется в воде, смывая грязь с волос и плеч. Потом разворачивается и плывет к противоположному берегу реки, широкими взмахами рук оставляя за собой метры водной глади. Десять минут, и она добирается до пункта назначения, мне бы понадобилось для этого в два раза больше времени. Доплыв до берега, он тут же разворачивается и плывет обратно, даже не передохнув.
Я откидываюсь на спинку сидения и, наконец, позволяю себе поразмыслить над тем, что же со мной произошло. Я умер. А затем вернулся к жизни. Так что по существу я – нежить. Зомби.
«Бессмертный зомби», — напоминаю я себе. По крайней мере, от меня не воняет разлагающейся плотью и не отваливаются конечности.
Поздравляю: находить во всем лишь положительные моменты мне пока удается. Но вот избавиться от дурацкого гнетущего чувства я пока не могу.
Я наблюдаю за тем, как голова Джуно то показывается над водой, то снова исчезает, пока она плывет превосходным кролем, как настоящий спортсмен. Часть меня счастлива, что я жив. Выжил после смертельного ранения. Но другая часть сходит с ума. Что я теперь такое? И на Джуно я тоже не похож, поскольку ей не надо проходить Обряд пока не исполнится двадцать лет.
Я принял то самое средство, ради которого мой отец был готов на все, и оно навсегда меня изменило. Но я даже не понимаю, что это значит. У меня что, теперь есть сверхъестественные способности? Или это замедленное старение сделало меня бессмертным? Восхищение и страх слились внутри меня и поднялись вверх, обжигая грудь и горло.
Я закрываю глаза и выдыхаю, затем делаю еще один глубокий вдох и медленный-медленный выдох. Все в порядке. Я жив. И я с девушкой, в которую постепенно влюбляюсь. Да кого я обманываю – уже влюбился. Влюбился.
Я открываю глаза — Джуно уже, вся мокрая, выходит из воды, тянется за полотенцем. Вытирает волосы, кожу, а затем проделывает хитрый фокус: оборачивает полотенце вокруг себя, снимает под ним мокрую одежду и надевает сухую. После этого идет к машине, одетая уже в черные джинсы и ярко-красную майку. Ее щеки раскраснелись от плавания.
Она забрасывает полотенце и мокрую одежду в кузов, расчесывает волосы и из маленькой замарашки превращается в прекрасного эльфа. Залазит на водительское сидение и, опершись спиной на дверцу машины, поворачивается ко мне.
— Я могла бы расстегнуть ремень безопасности, если была бы уверена, что ты не упадешь. — И слабая улыбка появляется на ее лице.
— Сколько я еще не смогу двигаться? — спрашиваю я.
— Хочешь есть? Или пить?
— Нет.
— Тогда нужно еще немного потерпеть, — отвечает она. — Пока ты находишься под остаточным влиянием смертельного сна, есть и пить тебе не хочется. Большинство членов моей общины проводили в юрте дня по четыре, изредка приходя в себя за все это время. А ты бодрствуешь уже давно, можешь разговаривать и понимаешь, о чем тебя спрашивают. Похоже, от того, что ты очутился на пороге смерти, у тебя развились суперспособности. — Джуно пытается шутить, но, увидев выражение моего лица, замолкает. — Что-то не так? — спрашивает она.
— Извини, — произношу я, — просто довольно пугающе слышать, что мой случай уникален, я уже не «обычный» человек, но и не такой, как остальные члены твоей общины. Я ведь даже не понимаю, на что способно мое «новое и усовершенствованное» тело.
Судя по реакции Джуно, моя шутка тоже провалилась. Я качаю головой.
— Ладно, давай разберемся: мне сейчас восемнадцать, и я больше не буду взрослеть? Не вырасту ни на сантиметр и останусь таким, как сейчас? Так?