Друзья вышли на улицу, оставив их обустраиваться на новом месте.
— Пошли, Витя, доделывать расчеты. Чую, мало у нас времени остается до лебедки. И не забудь: сегодня нечетный день.
— Да, помню. Не забыл. Пошли лучше, — усмехнулся Виктор. — Через пару часов пойду до ночи к профессору в гости пить с ним «слезу Гитлера».
— Без меня? — задохнулся от возмущения Сергей. — Ну и друг!
— А ты с Катькой своей можешь выпить, — насмехался Виктор.
— Ну уж нет! Пойду с тобой к профессору.
— А как же расписание? Решил смухлевать?
— Почему сразу «смухлевать»? С ней могу и через день поговорить. А профессор может потом быть занят. Нет, пойдем вместе к нему.
— Ладно, так и быть. Но только сначала пошли, завершим расчеты.
Они вошли в дом, где просидели еще несколько часов над столбцами чисел, пока, Виктор не взялся ставить окончательные размеры на чертежах.
Теперь они точно знали, какие и какого размера им необходимы ведомая и ведущая шестерни, а какого промежуточные. И какие будут они иметь модуль зубчатых венцов, чтобы их канатная лебедка создавала максимальное усилие не меньше полутоны.
Сам чертеж монтажного блока делать было рано, потому как, не зная какой толщины выйдет канат, нельзя было рассчитать канатоемкость барабана, а, следовательно, и его габаритные размеры.
Чертеж откладывался.
Поэтому, перелив в кувшин немного самогона, друзья направились к Василию Иванычу коротать с ним вечер.
Когда они вошли, профессор сидел под окном по-турецки и чиркал гусиным пером на бумаге.
Узнав о цели прихода гостей, он радостно заулыбался. Тут же перед гостями оказалась циновка с тремя пиалами и холодными остатками профессорского ужина.
— Что пишите, Василий Иваныч? — спросил Виктор после первой чарки и, потянувшись за мясным объедком.
— Знаете, ребята, — задумчиво ответил профессор. — Я бесконца размышлял о том феномене, что нас выбросил в этот мир. Мне необходимо разобраться в том, что с нами произошло.
— Есть уже идеи? — заинтересовался Сергей.
— Пока, в общих чертах. Одно ясно точно: наше мировоззрение должно претерпеть кардинальное изменение.
Виктор и Сергей удивленно переглянулись.
— Вот как? И в чем вы видите дефект у существующего? — спросил Виктор, наливая по второму.
Профессор испытующе разглядывал их. То ли думал, стоит говорить им или нет, то ли — поймут или нет. Скорее всего, именно второй вариант обдумывал сейчас. Потом, он, все-таки, решил попробовать.
— Вся проблема, — начал он пояснять друзьям, — в понятиях, которые внедряются в науки. Мыслители прошлых веков с одной стороны делали великое дело, что их создавали, и это продвигало умы вперед. А с другой стороны своим авторитетом цементировали их.
В науке возникали опорные незыблемые мировоззренческие установки. И если некий ум двадцать первого века замечает что-то не то и пытается их переосмысление озвучить, встречает большое сопротивление рецензентов. Для собственного же блага легче их не трогать, чем пытаться ломать.
— Это понятно, профессор. Так было всегда. — Сергей поднял пиалу, и остальные последовали его примеру. — Эти мастодонты от науки нужны науке, чтобы отсеивать лженаучные труды. Если есть новое, нужно суметь его доказать так, чтобы в любом случае вынуждены были принять.
— Верно, Сережа, — согласился профессор. — Но этот принцип отсева успешно применим в точных науках. В тех, которые проверяемы истинными основаниями мат. логики. Однако философия…. Сами подумайте о том, могут ли быть истинные основания у мировоззрения?
— Я согласен с вами, профессор, — поддержал этот аргумент Виктор. — Возможно, это и есть основная причина постоянных метаний философов из крайности в крайность.
— Совершенно верное замечание. И его нужно отметить. Налей-ка для этого еще по одной.
Они выпили, заели и Василий Иваныч продолжил свою речь.
— Так вот, друзья. Я все это к тому говорю, что возникла принципиальная потребность в переосмыслении некоторых фундаментальных мировоззренческих понятий. Иначе, то, что с нами произошло, не должно было случится. Потому что такое не бывает никогда. — И профессор заразительно засмеялся над своим выводом. Потом продолжил:
— Первое же понятие, которое требуется заново переосмыслить — это понимание объективной реальности.
Вы знаете, как она звучит в классической философии? Это, истинная форма существования материи. И она является таковой, вне зависимости от восприятия наблюдателя. То есть, в действительности. А действительность — это то, что уже существует. Отсюда и понятие бытия.
— А как быть с идеалистическим определением бытия? — спросил Виктор.
— Идеализм — детище прошлых веков, когда почти все мысли невольно опирались на непреложные религиозные догмы. Точно так же, как при советской власти философия невольно опиралась на непреложные марксистские догмы. И вообще, несчастие философии, да и истории, как науки в том, что, в отличие от физики, химии и иже с ними, она всегда была и остается в плену политических интриг. За ней зорко следят свыше, сами понимаете кто.
Так вот, философский подход в идеализме порочен своей обратной направленностью. Изничтожением познаваемости мира собственными силами.
А для этого необходимы дополнительные непознаваемые сущности, вроде всеобщего сверхиндивидуального духовного начала объективных идеалистов.
Одним словом, у них порочность мировоззрения вытекает из превышенной оценки жизненных явлений.
— Вы считаете, что есть и третье мировоззрение? — спросил Сергей, принимая из рук Виктора очередную пиалу.
— Теперь считаю, что есть, — ответил профессор, тоже принимая свою пиалу. — Давайте дернем, и я расскажу о нем вам первым.
Они не заставили себя ждать. Выпив, закусив, приготовились внимательно слушать Василия Иваныча.
— На самом деле, возможно, реальная объективность и действительность различаются по пространство-временным характеристикам.
Чтобы осознали, что я имею в виду, опишу вам необычный квазиэксперимент.
Вот, представьте себе, что у меня есть стационарный аппарат, который с огромной скоростью производит слайды. И я снимаю этим аппаратом в течение некоторого времени в заданном обзором аппарата пространстве резвящегося кота.
Аппарат не только снимает, но и нумерует последовательность этих слайдов.
Когда истекает время, я собираю эти слайды в пачку согласно последовательности номеров и получаю пакет в виде единого слайда, на котором зафиксировался фрагмент пространства-времени с котом. Называю его дальше «первым слайдом».
Для большей приближенности к действительности можно использовать в квазиэксперименте трехмерные слайды, складывающиеся друг в друга.
Я проецирую «первый слайд» на экран, и что вижу? Естественно, не кота, а полосу извивающейся формы и разной плотности.
Форма будет зависеть от траекторий движения кота, а плотность — от частоты наложения изображений.
Теперь я беру эту пачку и тщательно перемешиваю так, чтобы ни одна последовательность нумерации слайдов не сохранилась. Получаю «второй слайд».
Я проецирую «второй слайд», и что вижу? А вижу я одно почти равномерное пятно почти с равномерной плотностью.
Теперь вы сможете понять то различие, которое таится в понятиях «объективная реальность» и «действительность» и, которую до сих пор никто не видел.
Первый слайд есть прототип объективной реальности. Второй слайд есть прототип действительности.
А вот если возникнет у меня вопрос: если при этом исчезла нумерация, то могу ли я в принципе найти способ из «второго слайда» получить обратно «первый слайд»? То есть то, что есть связующим действительность с нашим объективным миром.
Оказывается можно!
И решение в том, что одни и те же точки на каждом слайде должны быть континуумно взаимосвязаны. Соответственно, подбираю такие слайды, где каждая точка на слайде непрерывно связывается с точкой на следующем и, в конце концов, я получаю вновь «первый слайд».