— Вы цитируете мою собственную статью! — усмехнулся Леон — я писал эти слова про авангард в самом начале пути, выброшенный из жизни, растерянный и голодный. Но зачем вы говорите лозунгами сейчас и со мной — ведь мы не на митинге и не в кружке среди пролетариев? Я действительно верил тогда, что счастья можно добиться, лишь перевернув весь сложившийся порядок — но моя жена и замечательные дети заставили меня поверить, что жить в настоящем тоже очень неплохо!
Взгляд Леона скользнул по картинке, приколотой на стене. Четыре забавных человечка, нарисованные детской рукой — чтобы можно было разобрать, кто есть кто, крупными угловатыми буквами было подписано — папа, мама, братик, я.
— Вы давали клятву — напомнил Даир — "отдаю в распоряжение Организации, безвозмездно и безвозвратно, все, что имею, включая саму жизнь". В этих словах — условия испытания, которое легко проходят пролетарии, ничего не имеющие, кроме гнета и оков, и гораздо труднее — те, кому есть от чего отказываться, но тем больше им честь и почет. Устроиться в маленьком, личном счастьице сейчас значит смириться с несправедливостью основ, которые должны быть сломаны даже ценой наших с вами жизней, чтобы после счастливо зажили все. Это испытание сродни карантину, которому подвергаются исполнители "эксов" и боевых акций, когда человек задает вопрос сам себе, что ему дороже всего на свете, дело или…
— Я задавал себе этот вопрос с того самого дня — ответил Леон — и для меня ответ ясен: я люблю своих жену и детей. Наш разговор бесполезен: я готов снять обвинения с вашего товарища в обмен на гарантии оставить меня в покое. Поймите, что я не враг вам, не агент полиции: я хочу просто остаться со своей семьей; не трогайте меня — и я не причиню вам вреда! Вы угрожали мне оружием — теперь оружие в моих руках, и я ставлю вам условие или стреляю!
— Вы не выстрелите — покачал головой Даир — тогда вам не избежать огласки. Конечно, вы заявите про влезшего в дом вора и избегните наказания по закону, но у моих товарищей не останется сомнений, и их суд будет скор, беспощаден и неотвратим!
Это было правдой. Даже в Пылянах, откуда Леон поторопился съехать, испытывая с того дня неодолимую неприязнь к деревянным домам, скрыть убийство было трудно — в центре же Зурбагана, в большом доходном доме с бдительным швейцаром в подъезде и дворником у ворот, это было абсолютно невозможно, тем более что при открытом окне выстрел будет неизбежно услышан.
— Отдайте оружие и следуйте за мной — сказал Даир — если вы чистосердечно раскаетесь и снимете несправедливое обвинение с нашего товарища, я буду стоять за то, чтобы сохранить вам жизнь. Вас направят работать в какую-нибудь ячейку Организации вдали от Зурбагана. Мы не кружок мечтателей, а боевая организация с железной дисциплиной, ведущая бескомпромиссную борьбу с безжалостным врагом, и не можем никого отпустить из своих рядов. По очевидной причине, вам не будет позволено поддерживать любую связь с вашей семьей.
— Но это совершенно невозможно! — воскликнул Леон, вспомнив прошлый внезапный отъезд, когда ему даже не дали попрощаться — когда мне пришлось тогда бежать за границу, я писал ей каждые три дня, и не мог работать, пока не дожидался ответа. Я не могу жить без них, как и они без меня, поймите вы это!
— Почему для вас должны быть созданы особые условия, если наши товарищи, даже связанные супружеством, часто не видят друг друга месяцами? — решительно ответил Даир — вы знаете, как живут рабочие в Дагоне, в грязных казармах с четырехъярусными нарами, болея и умирая от непосильной работы, дурной пищи и плохой воды? Скажите им, что считаете несчастьем вы и ваша семья, живущие в сытости, тепле и чистоте — что они вам ответят?
Они сидели в чистой, аккуратно убранной комнате. Зелла имела дар создавать домашний уют, сама вышивая, рисуя, мастеря всякие нужные в хозяйстве мелочи и расставляя все вещи по своим местам. Под ногами лежал мягкий ковер, на столе стояла большая ваза со сладким печеньем.
— Все, что имеем мы: жилье, красивые вещи, вкусная еда, все достижения цивилизации и культуры, есть плод труда, пота и даже крови народа; помня об этом, мы должны без колебания отдать все ради его счастья, если потребуется — продолжил Даир — и этот случай настал. Ваш затянувшийся привал завершился, пора снова идти в бой. Может быть, вы еще встретитесь со своей женой и детьми — после победы, уже в другой, свободной стране, так старайтесь сделать все, чтобы эта победа скорее настала.