- Замолчи, дурак. Очнись.
- Там... убили курбаши... - прохрипел басмач.
Всадник был в цветастом новом халате. Сразу видно, что это подарок Джумабая. У него, у самого
богатого человека, своего земляка, и гостил Ислам.
Соскочив с коня, выхватив маузер, Ислам направился в дом. Теперь он, именно он, возглавит шайку,
станет курбаши. Ислам был спокоен...
Когда шайка покинула кишлак, Джумабай обошел все дворы. Крестьяне должны были расплатиться с
ним за свои спасенные жизни, за оставшиеся целыми крыши над головой. Джумабай спас кишлак. Ему,
благодетелю, нужно платить...
Джумабай никогда не ругался, льстиво заглядывал в глаза самому бедному человеку, сожалел о его
горе и бедах - словом, умел посочувствовать. Но из добрых слов Джумабай плел тонкие сети. Не каждый
мог заметить, что попадает в цепкие лапы, из которых не вырваться всю жизнь.
Тревожное время тоже приносило ему свои прибыли. Люди оставались без хлеба, дети без
родителей. А у Джумабая работали двое сирот. Никому из них он не сказал грубого слова. Он даже
гладил их по головкам, закатывал глаза и шептал молитвы. Учил жить.
Ребят порой удивляли его просьбы. Ну зачем богатому человеку три-четыре снопика пшеницы,
украденных с полей бедняков? Джумабай понимал их недоумение и пытался объяснить:
- Все равно тот лодырь растеряет зерно. А мы бережно сохраним. - Он пересчитывал колоски,
взвешивал их на ладони, цокал языком: - Вот аллах послал им хороший хлеб. А ведь растеряют,
разбросают, негодники.
Он ругал своих земляков с мягкой улыбкой, беззлобно, словно они стояли перед ним, как
провинившиеся дети. Рустам и Камил слушали сетования хозяина, смотрели на смешную трясущуюся
бородку.
Своих детей у Джумабая не было. В кишлаке поговаривали, будто большое богатство достанется
Рустаму и Камилу. Один из мальчиков был сыном большевика. Об этом узнал и гость Джумабая. Он
попросил показать «волчонка».
Зачем вы с ним, уважаемый, возитесь? Не лучше, ли отправить его вслед за отцом?
- Отца он уже не помнит, - рассудительно отвечал Джумабай. - Ест из моих рук четыре года. За это
время любая собака привыкнет.
- Зачем же он вам, уважаемый Джумабай?
- Он будет моим человеком.
На этот раз в голосе Джумабая не слышны были обычные игривые нотки; он не заглядывал в глаза
собеседнику, не улыбался.
- Вы носитесь, Ислам, как ветер. Иногда его ждешь днем и ночью. Ох, как бывает нужен. Подогнал
хотя бы одно облачка... Сохнет пшеница, жарится на солнце, пропадает.
- Надеетесь, что этот щенок поможет вам, когда мы будем гореть? - Ислам зло усмехнулся.
4
- Не следует горячиться, дорогой гость. - Джумабай заговорил неожиданно строго. - Да, ты можешь
сгореть, Ислам. Большой огонь сейчас на нашей земле. А сиротки, вскормленные моим хлебом, заменят
тебя.
Гость хотел было прикрикнуть на хозяина, но вспомнил, что от Джумабая еще многое зависит. Да и
друзей у старика достаточно.
- О родине нужно думать, - наставительно произнес Джумабай, - о ее будущем. Большевики крепко
сидят в Джизаке, Самарканде, Ташкенте. Это мы - около гор. Здесь власть часто меняется... А волчонка
покажу... Обоих мальчишек покажу. Попробуй отличить, Ислам, который из них сын большевика.
Мальчики стояли перед гостем тихие, прятали глаза, косились на Джумабая: что нужно? Хозяин
подливал гостю чай, потом стал перебирать сахар, наконец нашел два кусочка и подозвал ребят:
- Сегодня у нас праздник. Хороший человек в гостях. Вот возьмите, дети. Не забудьте этот день.
Ребята поблагодарили и вышли.
- Ну? - торжествуя, спросил Джумабай. - Кто из них сын большевика?
Ислам промолчал.
Луна поднималась над вершиной. Полосы снега из синеватых стали темно-бурыми. Страшной
казалась луна.
- Ну что? Пойдем?
- Пойдем.
Ребята, вздохнув, стали спускаться вниз. Они ежились от ночной прохлады.
- Может, к озеру пойдем?
- Можно к озеру.
Им все равно. Только бы к утру вернуться с добычей. Пусть это будут снопики пшеницы, несколько
кривых огурцов, пара недоспелых дынь. Что-нибудь да должны принести они во двор Джумабая.
- Даже птичка тащит в свое гнездо соломинку, - поучает Джумабай. - А вы люди. Уже взрослые.
Он никогда не бьет, не ругает. Он только укоризненно вздохнет:
- Опять с пустыми руками. А что будем есть? Вот беда какая. Сами голодные останетесь, и я с вами...
Ребята - худые, в латаной, но всегда чистой одежонке - постоянно чем-то были заняты. Джумабай
находил работу.
- На то руки даны аллахом, мои милые... - приговаривал он.
Чаще всего Джумабай был доволен ребятами. Он даже поглаживал их по головам: пальцы скользили
по густой щетине волос.
- Молодцы, молодцы. Для вас живу, для вас стараюсь.
Ребята настораживались. Если Джумабай становился ласковым, значит, жди беды.
Глаза у Джумабая мутные, слезящиеся. Рукавом халата он часто проводил по лицу, жмурился. За
долгие годы на рукавах выступили жирные пятна. Но старик халата не меняет. Даже в приезд больших
гостей.
Умеет он от них избавиться и вместе с тем не обидеть.
- Тихий у меня дом, приготовить, накормить гостей некому... - жалуется Джумабай. - Дом без женщины
- пустой дом.
Потом, как близкому другу, вкрадчивым шепотом посоветует, где лучше остановиться. Никто пальцем
не покажет на Джумабая, не упрекнет в дружбе с басмачами.
Двор Джумабая широкий, и дом большой. А внутри несколько старых сундуков с металлическими
цветными полосками, три потертых коврика. В нишах старые курпачи. Трудно представить, где хранил
свои деньги и драгоценности хозяин.
Ребята спали на одном из ковриков. Зимой в маленькой комнате было сыро и холодно. Они
прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Только в лютые морозы Джумабай выдавал курпачи.
Однажды Джумабай поднял мальчиков ночью. Они долго не могли понять, в чем дело. Хозяин
терпеливо объяснял:
- За кишлаком на горе...
Там были поля самых бедных людей.
- Сейчас и отправляйтесь... Когда вспыхнет огонь, люди побоятся выходить. Подумают, басмачи.
Джумабай потряс кулаком. В тишине громко затарахтели спички. Хозяин испугался, оглянулся на
дверь и сунул коробок во влажную ребячью ладонь.
- Давайте, давайте. И сразу же домой. Они, - он махнул рукой в сторону, - будут молиться на меня за
каждую горсть зерна. В долги влезут. Все будет наше! Все!
Ребята отшатнулись, прижались спинами к прохладной стене.
- Давайте, сиротки, давайте... Больше ждать нельзя. Завтра они могут убрать хлеб.
Джумабай шептал горячо, торопливо. Мальчики жили у него четвертый год. Но никогда он так долго не
уговаривал их, как сейчас. Джумабай трусил, но отступать не хотел.
- Идите, идите. Через год мы будем богачами. Все останется вам.
За воротами они остановились, а Джумабай продолжал подталкивать:
- Да идите же...
Кишлак спал тревожно, прислушиваясь к каждому шороху. За низкими каменными оградами
прижались к земле маленькие кибитки с плоскими крышами. У домиков настороженно вытянулись
деревца.
5
За последними домами, там, наверху, были поля бедняков.
Пожар начался на рассвете. Огонь потанцевал на склонах, осветив кишлак, и начал спускаться вниз, в
долину. Он хрустел спелыми колосьями, сухими стеблями. Он не мог насытиться. Он становился все
более сильным и жадным.
Люди, прижавшись к скалам, к холодным камням оград, долго не могли пошевелиться. Они ждали, что
вслед за огнем в кишлак ворвется шайка. Но ни цокота, ни выстрела... Дым лениво поднимался, полз по
склону, к самой вершине Айкара. Уже не поблескивал синеватым светом снег. Он окрасился в багровый
цвет.
- Пожар! Пожар! Люди, что же вы сидите? Спасайте поля...
Это кричал Джумабай. Он, задыхаясь, бежал вверх, спотыкался, размахивал сучковатой палкой.