груди. Делал вид, что безучастно рассматривает плакаты и портреты, которыми украшен актовый зал. Он
за последнее время возмужал. Кажется, поведет плечами - и затрещит ситцевая рубашка. Она у него
всегда чистая. Ночами стирает. Учится он хорошо: на лекциях боится слово пропустить.
Все-таки Мавлян поднимает руку. Камил застывает, подготавливая ответ: все тот же рассказ о детстве,
о пожаре в кишлаке.
- Как ты представляешь свою будущую деятельность? Что у тебя глазное в жизни?
Вопрос неожиданный. Камил путано говорит о мировой революции, о том, что нужно быть в первых
рядах борцов за народное счастье. В президиуме кто-то одобрительно кивает головой. Все правильно.
Эти же слова написаны на лозунгах. Секретарь ячейки тоже соглашается.
- Правильно, правильно... Ну, а вы-то сами что будете делать? - Он чем-то похож на Карима. Тоже в
красноармейской гимнастерке. Только волосы светлые, легкие да глаза серые. - Бывал я в вашем краю,
бывал в кишлаках...
Он словно взял Камила за плечи и резко повернул от лозунгов к тому дальнему нищему кишлаку.
Взбираются вверх поля. Прижались к подножию гордого Айкара кибитки с плоскими крышами, на которых
лежат связки хвороста.
И Камил говорит о родном кишлаке, о неграмотных людях. Он вспомнил старого чабана,
исколесившего все окрестные горы. Как-то старика повезли к далеким родственникам в Самарканд. Он
был на празднике или на свадьбе целых три дня.
Старик часами рассказывал о каменных мостовых, о фонарях на улице, усатом жандарме. Почти
каждый рассказ он начинал фразой: «Когда я был в Самарканде». Чабана считали самым знающим,
повидавшим жизнь человеком. А он не мог даже расписаться. У Джумабая хранилась его бумажка с
кривыми крестиками - свидетельство о вечных долгах.
Будет ли в кишлаке школа? Все зависит от него, Камила, от его товарищей. Так он и сказал.
- Видишь: единогласно приняли. Я же говорил, некого нам бояться, - сказал он после собрания
Рустаму.
- Конечно, некого, - согласился Рустам.
Чувствовалось, он поддерживает разговор ради приличия, чтоб не обидеть Камила, а мысли его
далеко. О чем-то думает Рустам уже не первый день. Очень изменился парень с того вечера у Мехти.
Сейчас возбужденный Камил еще не замечал перемены.
- Нужно Кариму написать. Он обрадуется.
- Конечно, - опять равнодушно согласился Рустам.
Подошел Мехти. Поползли усики, сверкнули зубы.
- Привет комсомолу! Слышал, слышал... Нужно отпраздновать.
15
Камил развел руками:
- Подождем стипендии.
- Не обязательно. - Мехти засмеялся. - Счастье в наших руках. Так говорит комсомол?
- Так, - ответил Камил.
- Тогда - вечером. - Мехти хлопнул его по плечу и, повернувшись, зашагал по длинному коридору.
- Видишь, даже комсомольцем стал, а все равно... - Рустам недоговорил и тоже ушел.
Но если бы он сказал что-нибудь обидное, все равно не испортил настроения Камилу. У него был
праздник.
Они гуляли в хорошем, дорогом ресторане. Такой публики не встретишь на улицах Баку, в коридорах
института. Черные костюмы, белоснежные, накрахмаленные воротнички. За одними столиками шли
деловые разговоры, за другими - шумно произносили тосты. Оркестр играл старательно, без отдыха.
- За комсомол! - громко объявил Мехти.
Тост прозвучал в этой обстановке странно. За соседним столиком солидные люди переглянулись:
веселится молодежь. Так любящие отцы глядят на невинные шутки детей.
В аудитории института врывались загорелые парни. От них пахло морем и нефтью. Они несмело, с
удивительной осторожностью, раскладывали на столах книги и тетради. Парни обычно не высыпались,
не успевали вовремя поесть.
В ресторане был совсем другой Баку. Этих медлительных с сытыми лицами людей не встретишь в
порту.
С подчеркнутым изяществом Мехти говорит о дружбе. Он обычно начинает издалека. Его притчи
полны красивостей. В них и небо, и птицы, и солнце. Потом неожиданно, в одной фразе, - заключение.
- Солнце восходит каждый день над морем. Пусть стихи нашего друга восхищают блеском и широтой!
Пьют за Рустама. Он уже слегка опьянел и смущенно машет рукой:
- Ну что вы...
Камил не впервые замечает, что круглолицый весельчак еле сдерживает себя. Слушая пышные тосты,
он задумывается, и кажется, что очередная острота его уколет кого-то зло, беспощадно. Наверное,
Рустама. Но вовремя сверкнул строгий взгляд Мехти - и весельчак, прикусив губу, откидывается на
спинку стула.
У Рустама действительно неплохие стихи. Мехти говорит о них со знанием дела. Он хвалит и стихи
Камила. Но не так восторженно.
- Чувствами человека наполнена поэзия Востока. Его радостью и печалью, его восхищением миром. А
мир, друзья, прекрасен. Даже ночью можно увидеть солнце в этих бокалах и в глазах женщин. - Усики
растягиваются, Мехти с улыбкой осматривает бурлящий зал. - Нужно подсказать людям, где искать
солнце...
Рассуждения Мехти о поэзии очень похожи на те, которые Камил и Рустам слышали в интернате от
эфенди. Он тоже признавал и высоко ценил только восточную поэзию.
Мехти, как и турок, многого недоговаривает. Ждет своего часа. Эфенди не дождался. Наученный его
опытом, этот молодой человек действует более спокойно и уверенно.
Все окружающие побаиваются Мехти. У него есть деньги, у него много знакомых. Сегодня в ресторане
это особенно заметно. С ним почтительно здороваются солидные люди. Музыканты приветливо
улыбаются.
Тонкие усики вытягиваются в довольной улыбке:
- Может, наш дорогой Камил все же что-нибудь прочтет?
Камил тоже улыбается:
- Хорошо, дорогой Мехти. Вы, кажется, слышали мои стихи? - Камил, покачиваясь в такт, читает:
Опускается солнце в море
Вместе с радостью,
вместе с горем.
И одна надежда на взгляд,
В этом взгляде и рай, и ад.
- Замечательно! - восклицает Мехти. - Наполните бокалы, друзья. Пьем за тонкого лирика Камила.
Он выпил почти одним глотком. Что-то не похоже на Мехти, обычно смакующего вино с
неторопливостью дегустатора. Словно чувствовал за спиной официанта, выжидающего момент, чтобы
сказать: «Вас зовут».
Мехти извинился и ушел за официантом в отдельный кабинет. Обычно там, за голубыми бархатными
портьерами, гуляли купцы. Эти тяжелые портьеры заглушали тайные разговоры, скрывали преступные
сделки.
Мехти учтиво, но сохраняя достоинство, поздоровался. В кабинете было только два человека, очень
разных. Азербайджанец в европейском черном костюме и узбек в легком цветастом халате, в
белоснежной чалме.
- Домла - наш долгожданный гость, - представил узбека азербайджанец. - У него изменились планы.
Он, к большому нашему сожалению, должен завтра покинуть Баку.
Мехти не проронил ни слова.
16
- Что же ты молчишь?
- Я жду.
- Гость должен сегодня поговорить с вашим новым другом.
- Я понял.
- Второй студент при этом разговоре присутствовать не будет.
- Я устрою.
Мехти щеголял лаконичными ответами, но господам нужно знать мельчайшие подробности.
- Как?
- Выйдем, как обычно, погулять у моря. Все пройдут вперед, а мы вдвоем вернемся сюда. Либо я
приведу его в гостиницу.
Гость не принимал участия в разговоре.
- Лучше здесь, - азербайджанец пристукнул ладонью по столу.
Гость рассказал о Самарканде, о Ташкенте, спросил об успехах в учебе.
- Это нужно. Образованный человек может сделать очень многое. Я слышал и о ваших стихах.
Похвально, похвально... Скоро хорошие строки пригодятся для нашей общей борьбы.
Он заговорил о борьбе. Время выстрелов прошло. Лучшие из мусульман сейчас должны
объединиться. Это трудно. За каждым шагом правоверных следят большевики. Многие сыны народа