— Понял, — хмыкнул Дамир, сделав глоток своего кофе. — Так вот, ты, будто птица, Тоня. Пуганая, стрелянная, опытная. Знаешь, что умеешь и на что способна, но в любую секунду готова вспорхнуть и улететь, едва и намек на какую-то опасность для себя увидишь, — без напоминаний вернулся к теме Дамир. — И мне интересно, чем я тебя испугал? Прям вот дернуло меня, не могу тебя разгадать. Зацепила, — ухмыльнулся Пархомов. — Я такой страшный?
Именно в этот момент принесли их заказ, и пока официант расставлял тарелки, она пыталась лихорадочно собраться с мыслями.
— Не бойся, Тоня, знаю, что не Аполлон, и ценю правду, — в кривой улыбке Дамира холода добавилось, будто вентиль кто-то провернул, стоило им снова вдвоем оказаться. Хотя весь его вид показывал, что ему по фигу на чужое мнение о своей внешности.
А она отпила еще кофе, не отводя глаза от него, неторопливо отставила чашку. Осмотрела с ног до головы. Лицо какое-то грубое, словно начерно из камня вытесано, а отшлифовать забыли. Крупный нос, скулы широкие, подбородок массивный. Кожа, и так грубая, плотная, и видно, что побрился утром, а темная щетина уже пробивается так, что синевой отливает.
Высокий, крепко сбитый, хоть и не сказать, что широкий, будто из узлов состоящий, казалось, жилистый под дорогим итальянским костюмом серо-синего оттенка, явно под глаза подбиралось. Рубашка стального оттенка. Весь образ всю эту жесткость подчеркивает. Стрижка короткая, но и не ежик, есть куда зарыться пальцами, если… Так, не в ту степь. Степь… точно! Он ей высоковольтные столбы напоминал, что иногда на полях или в степи ее родного региона над всем громадой возвышались. Неподвластные ни ветру, ни стихии с дождями, да и одному человеку нечего противопоставить такой непоколебимой мощи. И на йоту не сдвинуть… Смотрит прямо и властно, без вызова. Такие, как он, уже доказали все и всем, и теперь миру предоставляют возможность что-то им доказывать. Страшный, спрашивает?..
Дамир не подгонял, позволял рассмотреть себя детально.
Также медленно Тоня затянулась в последний раз и затушила сигарету в пепельнице, которая между ними стояла.
— Начистоту? — почему-то чувствуя, как холодеет в груди. Но сердце при этом лихорадочно начинает стучать. Точно, как у птиц, в чем-то он прав. — Страшный ты, Дамир, есть такое. Да только вообще не лицом, будь ты женщиной, решила бы, что лукавишь и комплимента хочешь, — сама лукаво улыбнулась уголками губ, коснулась пальцами вилки, но так и не взяла приборы, не начала есть, хотя аромат над столом стоял поразительно аппетитный. Все-таки для ВИП-ов старались особо. И Пархомов не торопился к еде приступать. — Но тут и тут, — она постучала пальцем по своему виску, его мозги имея в виду, потом также по грудине. — Очень ты пугающий. Леденящий. Ты же сам, как атомный ледокол, Дамир, в курсе? Прешь напролом, ни на что внимания не обращая, продавливая лишь свой интерес.
Пархомов, куда вольготней устроившийся в кресле уже после ее ремарки о внешности, сейчас просто рассмеялся. Очень, очень самодовольно.
— При моей жизни и делах иначе никак, птичка. Конкуренты заклюют и порвут на куски, — он все же принялся есть, и Тоня потянулось к своей тарелке. — Но тебя-то я, чем испугал? Мы тогда говорили минут десять, не больше?
— Так ты ж не делишь людей на конкурентов и нет. Только интересы на свои и невыгодные. И меня растоптать в состоянии, походя. Уничтожить, даже сам не поняв. Зачем мне такие проблемы, Дамир? — м-м-м, омлет был божественный. У нее такой никогда не получился бы… Интересно, какой секрет у этого шеф-повара? Магию вместо соли добавляет в яйца, что ли? — Я здравомыслящий человек, — с довольным вздохом призналась Тоня, отдав должное блюду.
— То, что ты — женщина умная, я и тогда понял, и сейчас подтверждаешь это мнение, — вновь иронично хмыкнул, продолжая изучать ее своим давящим, гипнотизирующим взглядом.
Дамир с омлетом быстрее ее расправился. То ли сам очень голодный, то ли не привык на такие мелочи, как еда, много времени тратить. Знаком велел официанту кофе повторить. Оба придвинули тарелки с круассанами.
— Так что ты о себе расскажешь, Тоня? Любопытно почему-то так, что аж работать мешает, — то ли пошутил, то ли упрекнул ее Дамир, внимательно Тоню изучая, будто она недавно, но и больше — все знать хотел: и как ест, и как пьет, и как курит в мозги себе запечатлеть. Это нервировало.
Вот что ему рассказать? От такого напора Антонина не то чтобы терялась, нет, неверное слово. Она его не могла понять. Зачем?! Ни в какую картину ее мира подобный интерес Пархомова не укладывался. Да и его «пояснения» ее мало успокаивали.