Винты проржавели, одно резкое неточное движение — и головка винта развалится, тогда трудно будет вывернуть его.
Ловкими, умелыми движениями пальцев Алексютович быстро начал вращать отвертку, и вскоре первый винт покатился в ковш. Взгляд скользнул на циферблат— затрачена целая минута! Много! Ужасно много! А ведь осталось еще двадцать три…
Руки минера начали быстрее вращать отвертку. Второй винт полетел в ковш, пятый, шестнадцатый… Взгляд опять уперся в циферблат—большой стрелке не хватало двух маленьких делений, чтобы достичь заветной десятки.
«Не успеть! — мелькнула страшная мысль, но ее тут же сменила вторая, упрямая и настойчивая: — Успеть! Во что бы то ни стало успеть!»
Рывком правой руки Алексютович повернул часы на тыльную сторону. Так будет лучше, свободнее. Все равно он отсюда никуда не уйдет. Просто не успеет уйти, даже если захочет.
Уже двадцать три винта валяются в ковше, остался последний — двадцать четвертый. Нестерпимо заныла спина, точно в нее вгоняли тупой кол. И еще это назойливое тиканье часового механизма…
Последний, двадцать четвертый винт вывернут — и горловина слетела в ковш. Перед глазами минера — пульсирующий часовой механизм прибора срочности. Но он не интересует сейчас Алексютовича. Рука ухватила толстый серый провод, идущий к запалу, и рванула его на себя.
Алексютович посмотрел внутрь мины. Часовой механизм прибора остановился. Значит, он не ошибся в расчетах и принял правильное решение.
Минер встал, с усмешкой взглянул на притихшую мину, слез с ковша и подал сигнал на катер.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, наступала светлая июльская ночь.
Из протоков вышли на широкую гладь реки темные буксиры. Из бухточек выплыли стройные яхты, а в устье Даугавы неповоротливый громада-транспорт загремел цепью, снимаясь с якоря.
Жизнь на реке и в порту продолжалась.
ЯКОРЬ ЧИСТ
Тральщик подходил к Таллину. Отчетливо стали видны неуклюжие портовые краны на причалах и возле них — лес мачт: стройные, высокие мачты парусников и шхун; приземистые—буксиров и катеров; толстые, обросшие надстройками мачты эскадренных миноносцев, крейсеров.
Вот и Минная гавань. Сигнальщик старший матрос Ивакин поднес к глазам бинокль и отыскал сигнальный береговой пост. Скоро они будут на месте, а через час можно готовиться и к увольнению.
— Сигнальщик, запросите добро у поста встать к стенке, — приказал капитан-лейтенант Фомичев.
Ивакин выполнил приказание и, получив ответ, огорченно доложил:
— Товарищ командир, получено: встать на якорь, Фомичеву не по душе эта непредвиденная задержка, но служба есть служба.
По местам стоять, на якорь становиться, — привычно скомандовал он и перевел ручку машинного телеграфа на «стоп».
Прозвучал сигнал. На бак высыпала боцманская команда и привычно принялась готовить якорные устройства к отдаче.
Ивакин начал осматривать в бинокль многочисленные пирсы, занятые кораблями. Взгляд его задержался на сторожевом корабле, который медленно отходил от стенки.
«Возможно, туда нас поставят»,— мелькнула обнадеживающая мысль.
Предположения сигнальщика оправдались. Как только сторожевик взял курс в открытое море, рейдовый пост просигналил на тральщик.
— Товарищ командир, получено: добро стать к стенке! — не скрывая радости, доложил Ивакин.
Поскрипывая, якорь-цепь поползла из воды. Боцман, придерживаясь руками за леер, пристально смотрел за борт.
— Якорь встал, — громко доложил он.
Ивакин нетерпеливо ждал последнего доклада боцмана— «якорь чист», после которого тральщик может идти к стенке. Но что такое? Боцмана словно подменили. Лицо его исказил ужас, глаза и рот широко раскрылись, плотная фигура застыла в смешной позе.
— Я-а-а, — хрипло вырвалось у него.
Поняв, что случилось неладное, Фомичев подбежал к правому борту. Ивакин видел, как брови командира удивленно вскинулись вверх, потом так же быстро опустились вниз. Лицо побелело, сухие губы сжались.
— Стоп шпиль! — не своим голосом крикнул он, и тут же одна за другой последовали резкие, неожиданные команды: — Левый якорь к отдаче изготовить… На отдаче якоря стоять… Отдать якорь!