Обливаясь потом, Алексютович поставил кончик ножа на край пробки и не дыша надрезал пластмассу. Прибор кратности не работал — его расчеты оказались правильными!
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…— беззвучно шептали губы, отсчитывая секунды.
Опять отсчет трех секунд и — новый надрез. Алексютович сердцем чувствовал, как стрелка звукового реле следит за ним, каждый раз отклоняясь к контакту, но продолжительности звука не хватало, и она нехотя шла на прежнее место.
Пластмасса, в палец толщиной, поддавалась с трудом: каждый раз нож делал лишь неглубокую царапину. Алексютович понимал: с такими темпами на вырезание всей пробки уйдет полдня.
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…
Наступило утро. Небо за городом стало желто-красным, и зеркало бухты, покрытое блестящей позолотой, отсвечивало всеми цветами радуги. Город просыпался, а порт и рейд подозрительно безмолвствовали. Сухие губы Алексютовича беззвучно отсчитывали:
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Иногда взгляд его рассеянно скользил по рейду или порту. А что, если оперативный дежурный по флоту забыл оповестить всех о минной опасности? Вдруг над рейдом пролетит самолет?! Или вблизи землечерпалки проскочит катер?! Тогда весь его труд пропадет. Прибор кратности мгновенно сработает от шума. Мелькнула мысль узнать об оповещениях у оперативного дежурного, но как с ним связаться? Телефона нет, он один-одинешенек на землечерпалке.
Ныла спина, руки наливались свинцом. Хотелось вытянуться во весь рост, развернуть грудь, размять пальцы, но за ним следила стрелка реле. Мина, казалось, только и ждала, что человек выбьется из сил, нарушит режим работы, — тогда она оживет.
С моря потянул легкий бриз. На мачте рейдового поста неожиданно повис толстый черный крест. «Ожидается шторм. Этого только не хватало!» — с горечью подумал он и с силой надрезал ножом твердую как камень пластмассу..
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Пробка была прорезана примерно на одну треть круга. В узкую щель виднелись два тонких провода: красный и синий. До них и добирался минер. Но он так мало сделал за шесть часов работы. Нужно прорезать хотя бы еще столько же и тогда попытаться оборвать один из проводов. А сколько на это понадобится времени?
Ноги подкашивались от усталости. Во рту пересохло, и хотелось пить. От переутомления в ушах гудело, голова начинала кружиться. Перед глазами мелькали картины последних событий: свадьба, нарядная и счастливая Валентина… А вот они идут по балкам разобранного моста… Под ними бурлит Свислочь. Валентина вдруг вырывается из его рук и падает в реку…
Алексютович встряхнул головой и широко раскрыл глаза. По спине поползли колючие мурашки: он мог упасть на мину, и она бы сработала…
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Нож надрезал пластмассу. Несколько минут, тяжело дыша, Алексютович соображал, как выломать пробку. Потом вставил нож в прорезь и, затаив дыхание, нажал на рукоять, стремясь приподнять пробку. Пот струйками стекал за воротник кителя. Пробка чуть выгнулась, минер навалился на нож, и ее изрезанный край приподнялся над горловиной. Пальцы левой руки подхватили пробку и выломали ее. В то же мгновение нож выскользнул в ковш, а пальцы в мертвой хватке вцепились в красный провод. Рывок на себя, режущая боль в кисти, и Алексютович в изнеможении грудью повалился на грязную мину…
Когда он отдышался и пришел в себя, то заглянул в утробу обезглавленной мины. Его интересовала боевая установка крат. Указатель на приборе кратности стоял против цифры «три». Третий крат был боевой.
Взгляд минера остановился на короткой бронзовой цепочке, с помощью которой запал прикреплялся к корпусу.
«Возьму на память. Для Валентины». Когда-нибудь, под старость, он расскажет ей, как достался этот свадебный подарок…
ЖАЛОБНАЯ КНИГА
Три моряка — офицер и двое старшин — остановились около летнего приморского ресторана. Из раскрытого окна, перебивая привычный шум моря, доносилась бойкая мелодия фокстрота.
— Она, —показал офицер рукой на темный тяжелый шар, который качался на волнах.
— Что же будем делать с ними, товарищ майор? — старшина кивнул в сторону ресторана. — Суббота сегодня, вот и веселятся.
Вместительный зал был заполнен до отказа. На полукруглой сцене играл джаз; почти все танцевали, и на вошедших моряков никто не обратил внимания. Алексютович остановил юркого официанта: