…Вадим помялся у двери камеры, стараясь не смотреть, на свесившиеся отовсюду неприязненные лица, и наконец боком, неловко двинулся к своему месту.
— Ты куда, падла? — перед ним стоял в проходе Веселый, а дальше маячил Пеца, и Вадим зажмурился, не зная, чем еще заслониться от нового кошмара.
— Не бей, — выдавил он из себя, — я не хотел… Пропусти на место, я же не нарочно…
— Во падла, во Падла, — не находил слов возмущенный Веселый.
— Ды-дай мне, — отодвинул Пеца Веселого и вплотную подошел к Вадиму. — Ты, с-сука, хату в-всю… под вилы… — Он принюхался. — На пы-параше твое м-место, — заорал он. Тут и остальные учуяли клоачный дух и углядели Вадима целиком.
— Куда прешь, вонючка, — взвился Ларек. — Вона и матрац твой у параши уже…
— От страха перед ментами уделался, пидерастюга, — выпалил в Вадима Веселый и на одно маленькое мгновение замер, приготовясь на всякий случай встретить отпор — слово было сказано, и промолчать — значит согласиться, а согласиться, значит там тебе и быть… но отпора не было. Вадим повернулся и поглядел в угол у толкана, где умещался Танька, сейчас вот высунувшийся и глаз не сводящий с Вадима.
Ворона уже распоряжался:
— Танька, приготовь напарнику местечко, и на толкан его — обмой, чтоб не воняло…
— Хавку ему выдели, — бросил Ларек. — У тебя сегодня с запасом было.
Вадим не сознавал, что происходит. Издерганное тело радовалось, что не били, не мучали его больше, наслаждалось водой, которой Танька обмывал со всех сторон. Трудно было представить даже, как бы Вадим со всем управился без ловкой заботы Таньки. Тряпки вадимовы он частью выбросил тут же в парашу, частью принялся отстирывать под той же хлещущей из трубы над толканем водой. Вадиму дал что-то из своего тряпья, и вот уже Вадим может привалиться на свой матрац, прохладно мокрый, услужливо расстеленный Танькой рядом с собой, и — главное — откуда-то из-под шконки Танька вытащил шлюмку загустевшей овсяной баланды и поставил перед Вадимом: даже желудок сжало и слезы на глаза навернулись…
— Ну вот, теперь у нас два петуха — жизнь становится веселее, — где-то у окна балагурил Веселый. А Вадим думал, откуда же появился второй петух.
— Так имя ему надо, — вмешался Ларек.
— Эй, загаженная Саламандра, — окликнул Веселый, — тебе какое имя больше нравится?
— Как звали?.. На воле? — услужливо отозвался Вадим.
— На воле — неважно как, — смеялся Ларек, — там ты мужчиной был, а здесь ты уже не мужчина, и имя тебе надо женское.
— Как это женское? — ахнул Вадим и перестал есть.
— Так ты ж петух теперь, — поразился Ларек. — Мужики, он что — чокнутый или дурочку гонит?
— Ты похавал? — Перед Вадимом стоял Веселый. — Ты согласился, что — пидер? Ты с пидером хавал? Так ты кто, если не петух, или тебе мозги вправить?
— Так я же не настоящий, — пискнул даже Вадим…
— Ой, не могу, — зашелся смешливый Ларек. — Так сделаем настоящего — не горюй… Или вон Танька сделает…
— И че он недоволен? — гнусавил поодаль Ворона. — Сам же просил, чтобы Саламандрой не звали.
— Манькой будет, — решил Пеца. — У меня баба была — Манька…
— А теперь надо выяснить, кто из петухов будет главным. — По проходу разгуливал Веселый, и, почувствовав развлечение, исходящие маятой и скукой люди высунулись из нор. Веселый достал моток тонкого шнура, сплетенный кропотливо из разных ниток и необходимый в камерном обиходе. — А ну, Танька — Манька, — ко мне!
Обмякший Вадим ничего уже не соображал и опасливо поглядывал на Веселого, хорошего для себя не ожидая и надеясь только, что от совсем плохого как-нибудь убережет. Прежде чем что-то сделать, он косился на Таньку и повторял за ним, боясь все же сделать что-то не так. По приказу Веселого они оба разделись и нагишом уселись в проходе примерно на метр друг от друга. Веселый, разматывая клубок крепкого шнура, стоял между ними и притворялся, что не замечает любопытно устремленных на него отовсюду взглядов.
— Сейчас я вам, петухи-задиры, дам по куску шнура с петлей на конце, и вы в петли эти всунете свои причиндалы, а потом мы и выясним, кто главный петух. Эй, кто-нибудь, подайте «трамвай».
Ларек подхватил от общака деревянную лавку и всунулся с ней в проход. Веселому пришлось раздвинуть сидящих, так как лавка была побольше метра и между ними не вмещалась.
— Ну, зацепили мошонки свои, кукарешники? Теперь я пропускаю шнурки между ножками трамвая, зацепливаю за ножки, чтобы ослабить тягу, и конец от танькиной петли даю в руки Маньке, а от манькиной — Таньке… Все понятно? Ну и теперь вам по моему сигналу тянуть, кто не выдержит — проси пощады, проиграл, значит, не главный, значит. Ну, а кто главный, того другой во всем слушаться будет. Ясно? Начали! — Веселый для затравки поддернул сам оба шнура.