Глава 8
Гриша очнулся на земле. Судя по осколкам стекла, его выбросило из автобуса, в котором сейчас кричало несколько голосов. Как будто все вернулось туда, с чего начиналось. Но, если все вернулось, то рядом должна была быть Машка? Буквально в двух шагах действительно кто-то обнаружился. Было темно, и Гриша не был уверен, что это девочка, но схватив человека за что достал, он споро пополз подальше от разгоравшегося автобуса.
— Потерпи, Маша! — по-русски проговорил Гриша, внезапно с удивлением обнаружив у себя акцент.
— Гриша… — голос был знаком и незнаком одновременно. — Гриша, это ты?
— Я это, я, Машенька, — проговорил мальчик, утаскивая почему-то недвижимую девочку все дальше.
— У тебя… Голос изменился, — с таким же акцентом произнесла Маша.
— Ну нам же сказали, что мы станем другими, — вытянув ее подальше, Гриша остановился, переводя дыхание.
Голод никуда не делась, но был совершенно несерьезным, как в самом начале, поэтому его можно было игнорировать. Маша стала вроде бы светловолосой девочкой, лет двенадцати-тринадцати, одетой в штаны и куртку, судя по тому, что видел мальчик — джинсовые, то есть была «прикинута»[1] неплохо. Себя Гришка не рассматривал, заботясь лишь о Машке.
Маша же очнулась в тот момент, когда ее волок какой-то мальчик. Когда он заговорил по-русски, девочка поняла, что это Гриша, поначалу даже не осознав акцент. Когда он остановился, то в свете горевшего автобуса, Маша увидела, что мальчик изменился несильно — те же темные волосы, коротко остриженные, тот же овал лица, правда, цвет глаз девочка при таком освещении не видела. Гриша был одет в штаны и то ли рубашку, то ли тонкую куртку. Пока она разглядывала мальчика, автобус решил бабахнуть.
Бабах был так себе, а мысль о том, что внутри сейчас сгорают люди, Гришу не тронула. Уже знакомая подушка полностью укрыла эмоции. Мальчик обнял Машу, прижимая ту к себе и замер. Замерла и девочка, по опыту зная, что, если уж попал под обстрел, лучше лежать. Казалось, прошла вечность, но вскоре возле горящего автобуса появился вертолет, потом еще один, с громкой сиреной примчались пожарные машины.
— Главное, чтобы не разлучили, — прошептала Маша. — Я без тебя не смогу.
— Я без тебя не смогу, — эхом откликнулся Гриша.
— Тут дети! — закричал кто-то. Несмотря на то, что кричали не по-русски, ребята его хорошо поняли, лишь теснее прижавшись друг к другу, сберегая тепло.
— Вы живы? — услышали они другой голос и чьи-то руки попытались оторвать Машу от Гриши.
— Нет! Нет! — закричала девочка, отчего ее сразу же оставили в покое. И это было самым странным.
— Дети вцепились друг в друга, доктор Нойманн, — услышали они все тот же голос. — Категорически отказываются расцепляться.
— Неудивительно, — новый мужчина им был незнаком. Быстро посветив им в глаза каким-то фонариком, он вздохнул. — Грузите обоих и ни в коем случае не пытайтесь расцепить.
Видимо, этот незнакомец, названный доктором Нойманном, был большим начальником, потому что подростков положили на какие-то странные носилки и, ритмично встряхивая, куда-то понесли. Куда именно их несли, понял Гришка, услышав гул прямо над головой. Судя по всему, их эвакуировали вертолетом. Опыт был новый, он мог бы стать интересным, но не в таких условиях.
— Вас никто не разлучит, — напоследок произнес доктор Нойманн. — Не бойтесь, мы летим в больницу.
— Спасибо, — на том же языке ответил Гриша, сейчас только поняв, что это за язык. — Маша…
— Что, милый? — сразу же откликнулась девочка.
— Мы говорим по-немецки, — почти прошептал мальчик.
Это открытие было самым болезненным. Они говорили на языке кровавого врага, того самого, который душил несгибаемый город много дней и ночей. Того, кто бросал бомбы и снаряды на них самих, целя по красным крестам. От осознания этого хотелось просто громко завыть. Гриша был готов ко многому, только не к том, что он теперь… немец.
Маша очень хорошо поняла своего мальчика. Оказаться среди тех, по чьей вине умерла… мама. И Надя. Это было страшно. Просто жутко было быть немкой. Очень хотелось заплакать, но подушка не пускала слезы. По мнению девочки, с ними поступили очень жестоко и… подло. Что делать, Маша не понимала, ведь немцы, они… И тут опять заговорил Гриша.