– Ну что, пойдем, – коротко сказала Наташа, и они прошли мимо консьержки к полуподвальной квартире, над которой находились апартаменты Фарры Портер.
Ньюсон в жизни не видел более старой пары, чем мистер и миссис Гельдштейн. Обоим за девяносто, они прожили в своей квартире в Кенсингтоне почти пятьдесят лет. Они сидели в душной гостиной, увешанной коврами, и ждали вопросов Ньюсона.
– Расскажите нам о Фарре Портер, – попросил он.
– Мы всегда были счастливы здесь.
– Пока не вселилась мисс Портер.
– Мы никогда не видели такой женщины, – сказала миссис Гельдштейн, закатывая глаза к потолку.
– Чем же она была так плоха? – спросила Наташа.
– Не люблю плохо говорить о покойниках, сержант, но она была настоящим тираном. Она хотела нас выселить. Она мечтала о двухэтажной квартире и хотела соединить нашу квартиру со своей. Хозяин дома, конечно, был на ее стороне. Видите ли, мы платим фиксированную ренту, и он уже много лет мечтает от нас избавиться. Мы стоили ему много тысяч, но это не наша вина.
– Он не догадывался, что мы проживем так долго, – хмыкнул старик.
– Поэтому мисс Портер вместе с хозяином пытались нас запугать. Она постоянно жаловалась и говорила, что от нас много шума и вони. Конечно, хозяин знал, что это чушь, притворялся, что верит, и делал нам предупреждения.
– Она сказала, что поверить не может, что вынуждена платить почти полмиллиона за свою квартиру, в то время как наша обходится нам в две сотни в неделю, и что ей приходится жить с грязными иммигрантами, которые отравляют ей воздух. Иммигранты! Я ей сказала, что жила в Англии, когда ее еще на свете не было. Мы жили при Гитлере и пришли сюда чуть не босиком. И ей нас не запугать.
– Но она пыталась.
– Больше не попытается! – сказал старик, не в состоянии сдержать улыбку. – Ну и злились мы на нее той ночью за шум, – добавил он.
– Да, – согласилась его жена, – мы хотели даже жалобу написать. Конечно, утром мы поняли, что жаловаться больше не на кого и что ее убивали, пока мы стучали в потолок, чтобы сделала музыку потише.
– У нее играла музыка? – спросил Ньюсон.
– Да, раньше мы ничего подобного не слышали.
– Вы слышали, что это была за музыка?
– Какая-то поп-музыка. Настоящей музыки совсем не было.
– А какая именно?
– Я же говорю: поп-музыка. Господи, инспектор, она ведь бывает только одного вида, разве нет? Дурацкая.
– Значит, вы не помните, что тогда играло?
– Если вы имеете в виду, кто именно пел, то я не имею на этот счет ни малейшего представления.
Ньюсон и Наташа вышли от Гельдштейнов и остановились на лестничной площадке, чтобы обсудить услышанное.
– Значит, играла музыка, – сказал он. – Как и в случае с Бишопом и Нейлом Брэдшоу. Может, и в других случаях тоже, но этого мы не знаем.
– Ну, он ведь включал музыку, чтобы заглушить крики, так?
– Да, вот только у Фарры Портер во рту был кляп.
– Знаешь, в случае с Бишопом эта музыка никак не давала мне покоя.
– Почему это?
– У нас есть куча подтверждений музыкального вкуса Бишопов. Вся улица знала, что именно они слушали.
– Middle of the Road и другая легкая музычка.
– Вот именно. Начало семидесятых, насколько я помню.
– Это так кажется: этот стиль возвращается.
– И все же в ночь убийства в доме играл рок-н-ролл конца пятидесятых.
– И на что это указывает?
– Вот этого я и не знаю.
Они поднялись мимо квартиры Фарры Портер к ее соседям сверху. Здесь жил молодой биржевой брокер с женой и новорожденными близнецами. Несомненно, именно такие люди являлись потенциальными избирателями Фарры Портер, но в данном случае об этом и речи не было.
– Она начала беситься, как только близнецы впервые закричали, – сказала миссис Ллойд, пока няня разливала чай. – Должна признать, что малыши очень горластые – два мальчика, что тут сказать. Сейчас они, слава богу, спят, но что я могу поделать? Младенцы очень шумные.
– Я не могла этого просто так оставить, когда она прибежала жаловаться в первый раз, – добавила няня. Это была самоуверенная молодая австралийка, которая запросто вмешивалась в хозяйские разговоры. – Я сидела одна с Гарри и Уильямом, раздался звонок, она влетела как фурия, просто рвала и метала и заявила, что многоквартирный дом – не место для младенцев, и что она привыкла к окружению взрослых людей, и что нам нужно съехать в отдельный дом.
– Нет, представляете? Какая наглость! – добавила миссис Ллойд.
– Я ей сказала: «Послушай, милочка, я просто няня, и у меня и так забот полно с двумя орущими младенцами, и на черта мне нужна фурия, которая названивает в дверь и орет».
– Знаешь, Джоди, возможно это было немного грубовато.
– А мистер Ллойд? – спросил Ньюсон. – Полагаю, его отношения с мисс Портер были такими же плохими?
Ньюсон сказал наугад, но по реакции женщин ему стало понятно, что он попал в точку. После его вопроса повисла смущенная пауза, обе женщины быстро отвели глаза. Ньюсон и Наташа поняли, что Фарра Портер явно была настроена против детей Ллойдов, но вот против общества их отца она явно не возражала.
– Мой муж почти не общался с мисс Портер с тех пор, как… Ну, уже довольно давно.
– Она была просто сука, – добавила Джоди.
– Никто из вас не слышал, что происходило внизу в ночь убийства? – спросил Ньюсон.
– Нет, инспектор. Я уже говорила констеблю, что когда в доме два младенца, шума и так предостаточно.
– Я имел в виду музыку. Вы слышали, что там играла музыка?
– Я правда не помню.
– Я слышала, – сказала няня. – Точно. Где-то внизу играла музыка. Я скажу, почему я запомнила. Одна из песен была «Любовь и поцелуи». Возможно, вы о ней никогда не слышали.
– Это первая запись Дани Миног, – сказала Наташа.
– Именно. Моя самая первая пластинка. Я ее купила, когда мне было шесть лет, и не слышала уже лет пятнадцать. Я обратила внимание на музыку, потому что это очень странная музыка для такой самоуверенной и утонченной суки, какую эта Фарра Портер из себя корчила.
– Да, – сказал Ньюсон. – Очень странная.
Женщина с последнего этажа дома, возглавлявшая собрание жильцов, была не лучшего мнения о Фарре Портер, чем Гельдштейны или Ллойды. Поговорив с ней, Наташа с Ньюсоном с облегчением ушли из этого дома. Стоя на залитой солнцем улице, они делились впечатлениями.
– Действительно, отзывы о ней очень похожи на отзывы о Бишопе, – признала Наташа. – В обоих случаях жертва была очень непопулярна среди соседей.
– И причина этой непопулярности тоже одна. Обе жертвы были влиятельные, сильные личности, лидеры по натуре, жестокие и эгоистичные.
– Ты думаешь, мы имеем дело с убийцей, который уничтожает ублюдков?
– Я думаю, не стоит отвергать эту версию.
– Тогда зачем такие дикие способы убийства? Кажется, он берет их с потолка.
– Я уверен, что это только кажется.
– А как насчет трех других убийств, которые ты приписал нашему серийному убийце? Как они связаны? Эти жертвы тоже были ублюдками?
– Спенсер был мичманом в армии, так? Не хочу плохо отзываться об офицерах запаса или говорить, что они все одинаковые…
– Особенно учитывая то, что я сержант.
– Да, именно. Но можно точно сказать, что власть офицеров иногда перерастает в тиранию, и не забывай, что на его похороны никто не пришел. Наверное, он тоже был не очень популярен.
– Можешь быть уверен, что на похоронах Портер будет куча народу, да и Адама Бишопа хоть и ненавидели, но устроили ему похороны по высшему разряду, с кортежем и всеми делами.
– Ненависть может принимать разные формы. Я думаю, много людей хотело бы станцевать на могиле Адама Бишопа.
– Ну а как насчет двух других? Энджи Тэтум была моделью, а Брэдшоу – хранителем музея.
– Даже среди таких людей встречаются негодяи. Мне кажется, это нужно выяснить.
На тихой улице раздался рев мотоцикла, и показался «кавасаки» Ланса. Он приехал забрать Наташу.
– Поехали, куколка. Если у тебя есть деньги, я тебя ужином угощу.