Это было очень милое сообщение и очень милая фотография. Ньюсон снова открыл ее.
Уйдя из квартиры Хелен в тот вечер, он был уверен, что завязавшиеся отношения тогда же и кончатся. Слишком много лишнего багажа, просто ужасно много. С другой стороны, кто он такой, чтобы судить? Одинокий мужчина тридцати пяти лет, сильно повернутый на почве привязанности к коллеге, которой он безразличен. Он слишком много пьет, иногда смотрит порнографию, и еще ему иногда звонит загадочный психопат. Он безнадежен.
С другой стороны, Хелен права. У нее есть проблемы, но то, что он лег с ней в постель, не означает, что теперь это его проблемы. Она одинока, он тоже. Более того, он понимал, что она, с ямочками на щеках и глазами как у феи, может заводить знакомства гораздо чаще, чем он. И все же она хочет именно его. Это было прекрасно. Он чувствовал себя польщенным.
«Дорогая Хелен,
Я думаю, фотография была прекрасным жестом с твоей стороны и ты на ней – просто чудо. Прости, что я не высылаю свою фотографию, но я не уверен, что Всемирная сеть готова принять фотографию голого рыжего меня. Буду рад встретиться завтра. Ты ешь рыбу?
Эд».
Ньюсон на минутку задумался, писать «целую» или нет. Написать? Или не стоит? Он вдруг очень возбудился и был готов написать что угодно, но знал, что разумнее будет не форсировать события. Потому что сочетание их старого знакомства и странной фривольности, допускаемой в электронных сообщениях, уже и так слишком их сблизила. Если честно, это незнакомая ему женщина, и все же он уже раз спал с ней и собирался снова это сделать. Эд приписал «целую».
«Целую. Эд».
Потом подумал и добавил:
«Целую еще раз. Эд».
Большую часть следующего дня Ньюсон провел в Министерстве внутренних дел на разных политических брифингах и самых настоящих шпионских сходках. Сам глава отдела Уорд направил его туда, потому что Фарра Портер, несмотря на юный возраст, была высокопоставленным членом парламента.
– Шанс искупить старые грехи, – сказал Уорд. – Ты ведь не хочешь запороть еще одно дело члена партии тори? А то станешь почетным членом партии «Шинфейн».
Уорд намекал на самый большой провал в карьере Ньюсона. Восемнадцать месяцев назад пропал ведущий член партии тори в палате лордов. Крайне реакционный пэр крови исчез без следа, и Ньюсон по-прежнему надеялся когда-нибудь его найти. Он каждый день вспоминал об этом ужасно трудном и абсолютно необъяснимом деле. Лорд Сканлан МакГрегор был богатым, влиятельным мужчиной, счастливым мужем бывшей модели, своей третьей жены. Однажды днем он пригласил в дом неизвестного старого друга. Его дворецкий утверждал, что Его Лордство настоял на том, чтобы открыть дверь самому, так что никто из слуг посетителя не видел. Вскоре после этого Сканлан МакГрегор вышел из дома, вероятно, со своим другом, и с тех пор его никто не видел и не слышал.
– Отсутствие лорда Сканлана МакГрегора в палате очень повлияло на судьбу полицейского билля Северной Ирландии и второго чтения законопроекта о любительской охоте, – сказал Уорд. – По-моему, абсолютно очевидно, что он был похищен из политических соображений, и я не думаю, что это можно исключить в деле Фарры Портер.
Ньюсон промолчал, хотя легко мог это исключить, потому что это была самая дурацкая идея, которую он слышал за последнее время. Именно это он и сказал даме из внешней разведки, сидя на Уайтхолл-стрит в безликой подвальной комнате без окон.
– Зачем террористу или наемнику убивать рядового члена парламента, вытравливать ее кожу и красить волосы в оранжевый цвет? – спросил он.
– Она уже не просто рядовой член парламента, – ответила женщина. – Портер только что вошла в теневой кабинет подготовительного комитета по Северной Ирландии.
– В парламенте партия тори теперь представлена гораздо меньше, – сказал Ньюсон. – Большинство их членов входят в тот или иной комитет.
– Оранжевый. Очень важный цвет для Северной Ирландии, вам не кажется?
– Вы что, шутите? Вы ведь это не всерьез?
– Вовсе не шучу. Портер была упертым унионистом, реакционером даже по стандартам Северной Ирландии. Она была против Белфастского соглашения 1998 года, против любой формы передачи власти «Шинфейну». Она мало того что родилась в Хэмпшире, так еще и была отъявленной унионисткой-оранжисткой. Возможно, кто-то решил превратить ее в оранжистку в буквальном смысле.
– Вы думаете, какой-то ненормальный республиканец покрасил ее волосы в оранжевый цвет, чтобы показать, что бывает с людьми, идущими против объединенной Ирландии?
– Нужно учитывать любую возможность.
– Тогда нужно учитывать возможность, что это просто бред собачий.
Ньюсон ушел со встречи, пообещав информировать внешнюю разведку о любых продвижениях в расследовании, и пошел искать радужную форель. Он собирался приготовить ее в микроволновой печи с маслом и специями и подать с молодой картошкой и летним салатом.
Все шло отлично. Он собирался хорошо провести вечер и, если повезет; снова уложить Хелен в постель. Он тщательно выбрал вино – австралийское шардонэ.
Хелен пришла точно в срок, пройдя пешком от станции метро «Вест-Хэмпстед». Она принесла сумку с вещами, чтобы остаться на ночь. Ньюсона это слегка шокировало. Он понимал, что цель этого визита не могла вызывать сомнений и что вечер не мог не закончиться постелью, – и разумеется, Хелен просто молодец, что принесла зубную щетку и сменные трусы, и все же он чувствовал себя неловко. В конце концов, они ни о чем таком не договаривались, и, положа руку на сердце, Ньюсон бы предпочел, чтобы рано или поздно Хелен уехала.
Но, очевидно, она так не думала.
– Приветик, – сказал она, когда Ньюсон открыл дверь. На ней были облегающая белая футболка DNKY, белые холщовые штаны в стиле «милитари» с огромным количеством карманов и розовые «мартинсы». Очевидно, она постаралась выглядеть сексуально – на свой политизированный феминистский лад.
– Привет, – ответил Ньюсон. Он тоже подготовился и щеголял в твидовых брюках и голубой шелковой рубашке.
Они немного смущенно поцеловались в открытых дверях, и Ньюсон проводил Хелен в кухню-столовую, где уже собирался накрывать на стол.
– Я принесла водку, – сказала Хелен. – Надеюсь, ты любишь водку, потому что она обошлась в четырнадцать фунтов. Она холодная. Я держала ее в морозилке и потом везла завернутой в газету.
– Да, водку я люблю, – ответил Ньюсон. – Будем пить с апельсиновым соком? Можно сесть на заднем дворике. Там очень уютно.
Кухня Ньюсона выходила на крошечный дворик, рядом с железнодорожной веткой Северного Лондона. Он любил этот маленький оазис и даже подумывал приготовить форель на костре.
– Никакого апельсинового сока, – сказала Хелен. – Весь прикол заключается в том, что водку нужно пить неразбавленной. Опрокидываешь ее в себя и догоняешь пивом. У тебя есть пиво?
– Полно. Ты хочешь холодный лагер или «Гиннесс» комнатной температуры?
– Холодный «Гиннесс».
– На это потребуется время.
– У нас нет времени. Тогда холодный лагер.
Было что-то сексуальное в резкой, почти настырной манере Хелен. Она создавала напряжение, смешанное с ожиданием. Ньюсон полез в холодильник за пивом, и Хелен без спросу достала две стеклянные стопки с полки. Она наполнила каждую их них на три четверти водкой «Столичная».
– Это много, Хелен, – заметил Ньюсон, ставя на стол пиво.
– Если хочешь закосеть, нужно пить много и быстро. Большинство людей пьют просто по-уродски. Они пьют гораздо больше, чем я налила, но тянут это весь вечер и становятся только тупее и мрачнее. Если принять с самого начала большую порцию и расслабиться, то закосеешь в момент. Своего рода бонус.
– Правда?
– Да. И времени на это уходит меньше.
Хелен подняла свою почти полную стопку водки и начала пить. Водки хватило всего на несколько глотков. Она вернула стопку на стол и громко перевела дыхание.
– Черт, – сказала она. – Теперь давай тоже, иначе мы весь вечер проведем на абсолютно разных уровнях реальности.