– Хелен. Это безумие! Нам было по четырнадцать лет, мы всего один раз обнимались и тискались. И позволь тебе напомнить, что это было двадцать лет назад!
– Ты ни разу не попытался найти меня, когда я не вернулась после Нового года.
– Я тебе звонил. Ты сказала, что твои родители переехали.
– Неправда. Я попала в больницу.
– Из-за того, что я ушел с Кристиной Копперфильд?
– Потому что именно тогда я начала резать себя.
– Это не моя вина.
– Я чувствовала себя такой никчемной.
– И снова это не моя вина.
– Все началось именно тогда.
– Но ты ведь не хочешь сказать, Хелен, что из-за того, что я оставил тебя стоять с фруктовым пуншем и пошел танцевать с Кристиной, я несу ответственность за беды, которые тянутся за тобой всю жизнь? Мы были просто приятелями, боже ты мой!
– Я думала, ты любишь меня. Я думала, мы были вдвоем против всего мира.
– И ты хочешь сказать, что до той рождественской дискотеки ты была абсолютно нормальной уравновешенной девочкой?
– Нет, я всегда ненавидела себя.
– Вот именно.
– Именно поэтому, когда я подумала, что нравлюсь тебе, я была счастлива, а когда оказалось, что это не так, все стало в десять раз хуже.
– Хватит, Хелен. Это нечестно. Я никогда не давал тебе повода думать, что ты мне нравишься.
– Ты говорил, что любишь меня, когда обнимал меня в тот вечер. Ты сказал, что у меня самые классные грудки, какие ты только видел.
– Они были единственными, которые я видел.
– Я их ненавидела! Остальные девчонки звали меня «Жирные соски». Это придумала Кристина Копперфильд, мать ее. Твоя подружка! Но ты сказал, что они тебе нравятся!
– Они мне нравились и сейчас нравятся! Они очень милые. Но, Хелен, нам было четырнадцать лет. Мы учились в одном классе. Мы были просто друзьями, вот и все.
– Ты так и не позвонил мне после дискотеки.
– Было Рождество. Кто звонит одноклассникам в рождественские каникулы? Я позвонил, когда ты не пришла в школу после Нового года.
– Через неделю.
– Послушай, я поверить не могу, что мы об этом говорим. Наверное, стоит помыться, принять душ, а потом сесть и спокойно поговорить.
– Мне нравится чувствовать себя грязной.
– А мне нет, и ты лежишь в моей постели.
– А ты был в моей заднице!
– Да как, черт возьми, это связано!
– Ты получил то, что хотел, Эдвард, и не имеешь права командовать мной!
Ньюсон решил, что разговор лучше прекратить. Он знал, что вступает на опасную территорию. Он и эта женщина из его прошлого только что сделали такое, что редко проходит без последствий. К тому же ему казалось, что это часть ее плана.
Неужели его развели?
– Я иду в душ, – сказал он.
В ванне по-прежнему были лужи мочи, и Ньюсона чуть не стошнило от отвращения к самому себе, от ненависти за то, что они наделали с этой странной женщиной. Теперь он понял, что не знал Хелен Смарт в тот раз. А теперь, без его ведома, она взвалила на него свою тайную боль и неуверенность в себе. Он встал в душевую кабинку, и его наконец обильно вырвало.
Он мылся с бесполезным остервенением, уделяя особое внимание члену, он его намылил и смыл пену раз шесть или семь. Если Хелен Смарт увлекалась незащищенным анальным сексом, она почти на сто процентов была больна. Он изучил свой член. Он был в Хелен не долго, и конечно, риск в этом положении был гораздо большим для нее, чем для него. И все же Ньюсон знал, что утром пойдет к врачу, и потом еще раз, через три месяца, и только после этого сможет вздохнуть спокойно.
Когда мыться больше было невозможно, он обернул полотенце вокруг пояса и немного постоял, собираясь с мыслями для разговора с Хелен. Он собирался убедить ее немедленно уйти из его дома и из его жизни.
Именно в этот момент сработала система противопожарной безопасности. На секунду в затуманенном алкоголем, плохо соображающем мозгу Ньюсона родилась мысль, что это еще один элемент изощренного сексуального репертуара Хелен. Возможно, она любила заканчивать свои грязные выкрутасы душераздирающей какофонией звуков. Затем он унюхал запах гари и вспомнил о картошке. Он рванул вниз. Кухня постепенно наполнялась дымом, который и заставил сработать сирену. Ворвавшись в кухню, чтобы выключить газ, Ньюсон поскользнулся в луже оливкового масла. Размахивая руками, он почувствовал, что пол уходит из-под ног, и с грохотом рухнул на пол. Основной удар пришелся на голову и поясницу, и позже он понял, что, наверное, на мгновение потерял сознание. И поэтому, когда начал звонить телефон, ему было трудно выделить звонок среди шума сирены.
Пытаясь подняться, он изо всех сил напряг мозги, чтобы сориентироваться и найти телефон. Он должен ответить. Просто должен, потому что это наверняка пожарная служба, и если он не ответит, они вышлют бригаду, а этого Ньюсону хотелось меньше всего на свете. У него в голове царила полная каша, но в одном он был уверен: ему не нужны шестеро здоровяков, пытающихся выломать его дверь топорами.
Он поднял трубку и услышал голос Хелен. Наверное, она говорила с аппарата из спальни.
– Да, я чувствую запах гари, – говорила она. – Наверное, в кухне пожар.
– Нет! – рявкнул Ньюсон в телефон. Никакого пожара нет.
– А мне кажется, есть, Эд, – ответила Хелен. – Я ведь чувствую запах гари.
– Да, запах есть, но…
– Так, значит, пожар есть? – вмешался в разговор третий голос.
– Да, небольшой…
– Вам нужна пожарная бригада?
– Нет! – крикнул Ньюсон.
– Но дама сказала, что пахнет гарью, сэр.
– Конечно, пахнет. Поэтому и сработала сирена.
– Значит, пожар есть?
– Это просто картошка. Картошка выкипела.
– Значит, пожара нет, – сделал вывод третий голос.
– Нет, – ответил Ньюсон.
– Нет – в смысле он есть, или нет – в смысле его нет?
– Нет никакого пожара. Есть картошка.
– Я не глухой, сэр. Вы же понимаете, что мне нужно во всем убедиться.
– Конечно, извините.
– В стрессовых ситуациях очень легко возникает недопонимание.
– Я понимаю.
– И если пожар был, а я не смог помочь, и это привело к смерти или увечьям, вы призовете меня к ответственности, и будете иметь на это полное право.
– Да, я понимаю. Вам нужно убедиться.
– Да, сэр. Значит, пожара нет.
– Нет… То есть пожара нет. Да, пожара нет. Однако если я не пойду и не выключу газ, он точно будет.
Мужчина из службы спасения поблагодарил Ньюсона, и он услышал щелчок отбоя в трубке.
– Идем ко мне, – сказала Хелен в трубку телефона из спальни.
Ньюсон выключил газ под обуглившейся чугунной сковородой и вернулся в спальню.
Хелен лежала именно там, где он ее оставил, она сбросила простыню и снова была абсолютно голая.
– Я хочу еще, – сказала она. – Вечер только начинается.
– Хелен, – ответил Ньюсон. – Я действительно думаю, что тебе нужно в душ. А я пока уберу грязное белье.
– С ним все в порядке.
– Ничего подобного.
– Мы его просто перестелем.
– Нет.
– Да. Я хочу, чтобы ты сделал со мной все то же самое еще раз.
– Хелен. Я думаю, нужно пойти вниз, я приготовлю поесть. Нам нужно поговорить, а потом я вызову тебе такси.
– У меня нет штанов. Я их порвала, чтобы тебе было удобнее входить в меня.
– Хелен, мы оба знаем, что мы сделали. У нас был бурный секс по обоюдному согласию, и мне не нравятся последствия, жертвой которых стал один я.
– Все как всегда, верно? Как в старые добрые времена. Тебе было хорошо, а потом ты встал и ушел.
– Поднимайся, Хелен. У меня нет ни малейшего желания впадать в комплекс вины из-за того, о чем я понятия не имел двадцать лет назад. Мне правда жаль, что ты тогда так это поняла, и мне жаль, что ты чувствуешь так сейчас, но мне было четырнадцать, а четырнадцатилетние мальчишки гуляют с кем хотят. К тому же я понятия не имел, что ты воспринимала наши отношения именно так.
– Но ты бросил меня. Даже как друга ты меня бросил.
– Послушай! Я был возбужден, поняла? Я был до безумия влюблен в Кристину. Со второго класса был. Она была девушкой моей мечты, а я был перевозбужденным мальчишкой. Что касается тебя, я тебе в конце концов позвонил. Я думал, ты вернешься, и мы создадим журнал и снова будем нападать на тэтчеризм. Но ты не вернулась, Хелен. Ты ушла, вот и все. Мы все разошлись. А теперь вставай, иди в душ, а я найду тебе штаны и свежую футболку.