Им удалось найти столик у Лью, они заказали знаменитые круассаны, и в этот момент у Ньюсона зазвонил телефон. Это была Наташа.
– Кажется, я кое-что нашла, – сказала она. – Это касается прошлого Адама Бишопа. Я в больнице «Юниверсити-колледж». Ты где?
– Недалеко. Хэмпстед. Я приеду через полчаса.
Ньюсон объяснил Кристине, что вынужден уйти.
– Извини, – сказал он. – Детей у меня нет, но есть расследование убийства, и ребята кое-что нарыли. Я не могу медлить, потому что убийца по-прежнему на свободе и всегда есть вероятность, что он снова кого-нибудь убьет.
– Потрясающе, – сказала Кристина. – Видимо, это одна из причин, по которой трудно встречаться с копом. Ну что ж, никто не идеален, да? Ты потом ко мне заглянешь? Я могла бы приготовить тебе ужин. Или, еще лучше, ты мог бы пригласить меня на ужин. Обожаю ужинать в ресторанах.
– Я не знаю, сколько буду занят. В моей работе ничего нельзя знать наверняка.
– Хорошо. Я буду дома. Заходи, если сможешь.
– Да, конечно.
– Эд, ты ведь мне позвонишь, правда?
– Конечно.
Они обменялись номерами телефонов, и Ньюсон ушел из кафе. Он сел на северную линию метро, вышел на Уоррен-стрит и прошел пару кварталов до больницы «Юниверсити-колледж». Сержант Уилки ждала его у мрачного входа в викторианское здание.
– Я сделала то, о чем ты просил, – сказала она, – и получила список одноклассников Адама Бишопа в пятьдесят девятом году. Он учился в государственной школе в Кэтфорде, около Левишема. В классе было тридцать восемь человек. После этого я проверила все до единого имена через больничные архивы.
– Господи, а это много?
– Полно. Я вызвала с выходного Кэмбелла и Лево и подключила их к поискам. Начали с Грейт-Ормон-стрит, но ничего не нашли. Потом перешли на лондонские больницы, и вдруг нам повезло. Один из одноклассников Адама Бишопа был доставлен в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале пятьдесят девятого. Парня звали Уильям Коннолли.
– Откуда мы знаем, что это именно тот Уильям Коннолли?
– Ему было девять лет, и у него было серьезное отравление крови из-за…
– Инфекции в результате колотых ран?
– Именно.
– Ух ты. Кажется, это уже что-то.
– Да уж Но если это сделал именно Бишоп, Коннолли явно не выдал его. Я проверила школьный архив, и там нет упоминания об отчислении или временном отстранении от занятий. Мы проверили полицейские архивы Хэмпстеда, Брумли и Левишема, и там не сказано об аресте подростка. Если это был Бишоп…
– Да ладно, это был именно Бишоп.
– Тогда ему это сошло с рук.
– Может быть, в то время и сошло. Но сорок пять лет спустя он получил за это сполна.
– Может быть. В общем, я отследила этого Коннолли. Он еще жив и по-прежнему обитает в Южно-Восточном Лондоне. Что скажешь?
– Будем надеяться, что он дома.
Уильям Коннолли жил с женой в некогда муниципальном доме прямо за Блис-Хилл, всего в трехстах метрах от его бывшей школы. В маленьком домике пахло старомодным воскресным обедом, вареной капустой, соусом «Бисто» и мясом. По всему дому носились внуки. Мистер Коннолли проводил Ньюсона и Наташу в комнату.
– Да, я помню Адама Бишопа, – сказал он. – Все ребята из нашего класса наверняка его помнят. Сомневаюсь, что кто-нибудь встречался с ним после… – На минуту Коннолли замолчал, глядя вдаль.
Ньюсон и Наташа ждали.
– Он был ублюдком, – наконец сказал Коннолли и снова погрузился в молчание.
– Не могли бы вы рассказать поподробнее, мистер Коннолли.
– Это самое лучшее, что я могу о нем сказать. Полный ублюдок. Он превратил нашу жизнь в кошмар на многие годы. Я читал, что он умер, и надеюсь, что он будет вечно гнить в могиле.
Короткий спазм исказил черты лица Уильяма Коннолли, превратив его в маску ненависти и боли, которая с годами вылилась в морщины на его лице и сказалась на выражении глаз.
– Я редко пью, – сказал он. – Но я здорово напился в тот вечер, когда прочитал, что его убили. Я пошел в паб в шесть и ушел только после закрытия, и с каждой пинтой я проклинал память этого ублюдка и молил всех чертей поджаривать его на медленном огне до конца времен.
– Вы знаете, как он умер, мистер Коннолли?
– Я знаю то, что прочитал на следующий день в «Стандарт», и после этого я пошел и снова напился. Женушка была не очень-то рада, но она знала, как много это для меня значило, поэтому отпустила меня.
– Он умер от колотых ран.
– Да, я читал. Его кололи много-много раз.
– Вы знаете, чем его закололи?
– В газете об этом не говорилось.
– Ответьте на мой вопрос, мистер Коннолли.
– Я думал над этим, – ответил он после паузы. – Я думал, может, он еще с кем такое сделал. И может быть, этот кто-то другой, в отличие от меня, не махнул на это рукой.
– Вы были доставлены в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале 1959 года с отравлением крови, вызванным маленькими колотыми ранками.
– Я вижу, вы прекрасно подготовились.
– Тогда вы не признались, кто колол вас и чем именно.
– Да, не сказал. Я был слишком напуган. Считаете меня трусом? Я чуть не умер из-за этого ублюдка и все же не выдал его. Я не сказал ни слова. В то время дети о таком не говорили.
– Расскажите нам, что случилось.
– Вы же сами знаете.
– Нам нужно услышать это от вас.
Уильям Коннолли расстегнул пуговицы на одном рукаве рубашки и закатал его, открыв ряд крошечных белых шрамов на увядшей коричневой коже. Затем он задрал рубашку и показал несколько крошечных шрамов на животе.
– Адам Бишоп на одной перемене держал меня под столом в классе и колол грязным циркулем, от чего я чуть не помер. За те пять лет, что я его знал, он много чего со мной делал, но это было самое ужасное, единственное, из-за чего я попал-таки в больницу.
– Мистер Коннолли, мне нужно знать, где именно вы находились во вторник вечером четвертого июня этого года, – сказал Ньюсон.
– Это когда умер этот ублюдок?
– Да.
– Если честно, в нашем доме один вечер мало чем отличается от другого. Я был дома. Каждый будний вечер я сижу дома. Мы выбираемся только в субботу. Поиграть в лото или до паба прогуляться.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Только жена. На неделе мы с ней одни. Внуков привозят только в воскресенье.
– Вы когда-нибудь рассказывали эту историю кому-нибудь еще?
– Только жене. Странно, да? За эти сорок пять лет я столько раз просыпался ночью в холодном поту, вспоминая, что со мной произошло, и рассказал об этом только вам. Понимаете, мне всегда было стыдно, что я не мог противостоять этому ублюдку.
– То есть кроме нас и вашей жены никто не знает, что, когда вам было десять лет, ваш одноклассник Адам Бишоп напал на вас с циркулем?
– Нет. Полно народу знает об этом.
– Кто?
– Мои одноклассники, мать их, вот кто! Он унизил меня публично. Это произошло не под покровом ночи и не в тихом уголке. По крайней мере полкласса стояли рядом и смотрели. И никто даже пальцем не пошевелил. Никто ни слова не сказал. Он даже велел одной из девчонок сходить в туалет и принести бумагу, потому что я плакал. Когда она принесла ее, он велел мне перестать распускать нюни, вытереть глаза и стереть кровь, а потом засунул мне бумагу в рот.
Ньюсон и Наташа переглянулись.
– Скажите, мистер Коннолли, – задумчиво сказал Ньюсон. – Вы и ваша жена часто выходите в Интернет?
– В Интернет? Да вы что, инспектор, у нас даже компьютера нет. Да и какого черта нам там может быть нужно?
– Ясно. Я просто спросил.
Когда Уильям Коннолли проводил их до двери, Ньюсон обернулся к нему еще раз.
– Я хотел сказать кое-что, мистер Коннолли. Не стоит стыдиться того, что вы не могли за себя постоять. Адам Бишоп был очень агрессивным, и люди его очень боялись. Никто не мог ему противостоять.
– Кроме одного человека, да? Героя, который его прикончил.
– Да, кроме него. В любом случае Адам был крупным мужчиной. Думаю, он и в детстве был крупным. Вам нечего стыдиться, так что хватит уже думать о нем, выкиньте его из головы.