Он прочел вслух:
— «Никакой я не молодец. Если хочешь знать, наше собрание — просто детский крик на лужайке. Разве так мне надо было сказать? Нет в нашей школе никакой пионерской организации — вот как надо было сказать».
Рябинин запнулся: следующая строка была написана незнакомым ему почерком.
— Не разберу.
Екатерина Ивановна склонилась над книжкой:
— «Нинка, ты что, совсем с приветиком?!»
Затем снова следовало написанное рукой Нины.
— «Кто для отрядов составляет планы? — читал Рябинин. — Учителя. Кто проводит сборы? Учителя. А стенгазеты? Любой паршивенький стенд делается в учительской. А потом всюду показывают — вот какие у нас пионеры молодцы! Так и в моем отряде было, так и у других вожатых. Я-то хоть чего-то добилась. Жалкие, впрочем, успехи. А совет дружины — это что, не бутафория? О какой же мы пионерской организации всю дорогу кудахчем? Где она у нас в школе? А старушка дира наша и тетя лошадь»
Рябинин поднял на жену глаза:
— Что это?
— Дира — значит директор. Тетя лошадь… так они, видимо, старшую пионервожатую зовут. Очень рослая и нескладная. И в лице у нее действительно есть что-то…
— «А старушка дира наша и тетя лошадь либо совсем слепы, либо глупы до ужаса. А скорее всего просто лицемерят».
На этом запись обрывалась.
— Директор видела?
— Не знаю… Но инспектор сказала мне, что после того собрания было комсомольское бюро, на котором директор потребовала призвать Нину к порядку, на что наша с тобой дочь ответила еще более сердитой речью.
Рябинин рассеянно полистал книжку.
— Каким образом она оказалась у инспектора?
— Ей прислали.
— Прислали?
— Видимо, кому-то в классе очень захотелось этого.
Он стиснул книжку, и она скрипнула корочками.
— Так вот почему Нина ушла!
— Нет, нет, не путай. Основная причина все-таки та, о которой ты знал.
— Что же инспектор столько времени держала книжку?
—..Заработалась И потом… разговор предстоял не из приятных. У нас с ней уже было однажды. Тогда это касалось тебя и меня. А теперь дочь. Яблоко от яблони…
— Что за чертовщина?!
— Как бы это тебе все по порядку?.. Ладно, сначала об этой книжке… Понимаешь, чему инспектор более всего ужаснулась? Как посмела Нина утверждать, что в школе нет пионерской организации! Разве может быть так, чтобы в школе не было пионерской организации? Она должна быть. А раз она должна быть, значит, она есть. Понимаешь, какая логика?.. Нина не соврет, ты знаешь, она сама честность. И чего там играть в прятки, у них в школе действительно пионерская работа подменена работой учителей. Это же страшно! В детях воспитывается лицемерие, убивается инициатива. Тут надо в набат бить!.. А инспектор твердит: раз должна быть пионерская организация, значит, она есть. Есть — и все. Говорить обратное — крамола, подрыв всех основ.
— Что это, трусость, фарисейство, сознательный обман?
— Тут все сложнее и глубже. Скорее самообман.
Привычка к самообману… Помнишь свою командировку на село в пятидесятом или пятьдесят первом?
— Еще бы! Единственный случай, когда я не смог написать ни строчки.
— Помнишь хлеб, который ты оттуда привез?
— Из отрубей…
— В то время мы с этой Лидией Ананьевной работали в одной школе. Я возьми да и расскажи ей, что ты привез. Возмутилась она ужасно.
— Хлебом?
— Конечно, нет. Тобой и мной. Раз официально говорили, что на селе у нас расцвет и благоденствие, значит, так и есть.
— Атрофия самостоятельности.
— В этом человеке полная.
— Но, черт возьми, неужели она. Как eel
— Лидия Ананьевна.
— Неужели она не изменилась? Времена-то теперь другие.
— Разве окаменелости меняются?
Они снова помолчали.
— Между прочим, — заметила Екатерина Ивановна, — решение Нины сэкономить год учебы они тоже считают крамолой, подрывом основ.
— Кто «они»?
— И Лидия Ананьевна и директор.
В прихожей раздалось два звонка. Два — это к ним, к Рябининым. Значит, уже гости.
Глава вторая
Едва придя домой — было немногим более одиннадцати вечера, — Орсанов сел за письменный стол.
«Удивительно, невероятно легко пишется! Никогда не испытывал ничего похожего. Работа не всегда праздник, чаще необходимость. Или насилие над собой; только лицемеры утверждают обратное. А вот сейчас!. Хочется записывать и записывать.
Конечно, со временем я использую все это. Войдет целым куском в повесть или роман.
…Я пришел задолго до начала, но она уже сидела в своем десятом ряду.