— А это я и есть.
— Я так и подумал.
Вера рассмеялась:
— Почему?
— Да так…
Она снова рассмеялась, на этот раз несколько смущенно. У ней были ровные снежно-белые зубы. Очень хотелось, чтобы она чаще улыбалась, и тогда чаще можно было бы видеть эти чудесные зубы.
— Жаркая у вас работа.
— Текущее содержание пути, оно всегда прямо под поездами, при движении. Хотя, если «окно», еще пуще спешишь.
— Что значит «окно»?
— Когда движение закрыто — рельсы сменяем или стрелочный перевод. Дают «окно» на час, на два.
Взяв костыльный молоток и лопату, она пошла в сторону семафора. Взгляд ее был направлен вниз, к рельсам, к шпалам. Вот она заметила высоко торчавший недовбитый костыль. Не медля ни доли секунды, Вера бросила лопату, взялась обеими руками за костыльный молоток, встала над рельсом. Молоток, описывая вертикальный круг, взлетел вверх на длину вытянутых рук, а затем молниеносно опустился на костыль. Удар был точен, костыль на две трети влез в шпалу;а молоток уже описывал новый молниеносный круг; короткий стук — костыль прилип головкой к подошве рельса.
Все это было проделано так красиво, с такой удивительной легкостью и свободою, что Рябинин забыл на миг, где он находится; казалось, эта стройная молодая женщина просто совершает какие-то чудесные вольные движения и наслаждается ими.
А Вера уже шла дальше, ощупывая путь придирчивым взглядом.
Рябинин поравнялся с ней.
— Говорят, Вера, о вас идет слух по всей дороге. Чем вы заслужили такую известность?
Вера смешливо повела плечами:
— А я знаю?..
У самого семафора она сошла на обочину и только тогда оторвала свой взгляд от колеи.
— Вы бригадир? — спросил он.
— Я-то?. Не-ет, что вы!
— Почему же ваши подружки спросились у вас, прежде чем уйти?
Она снова смешливо подернула плечами:
— А я знаю?
После паузы сказала:
— Вы, наверное, приехали с братом поговорить, с Василием?
— Почему только с ним? Я вообще о путейцах хочу попробовать написать. Вот о вас хотя бы.
— А что обо мне?
— Как вы великолепно работаете.
— А о Подколдевых?
— Зачем повторяться? Уже написано. Вопрос ясен.
Она ничего не сказала на это.
— Расскажите мне лучше о себе! — попросил Рябинин.
— Что рассказывать?.. Вы спрашивайте…
Они возвращались к вокзалу. Стемнело.
Разговор отчего-то расстроился. Каждое слово приходилось, что называется, вытягивать. Но Рябинин был терпелив. И ему не приходилось принуждать себя к терпению. Оно стало привычкой. Давно минуло то время, когда Рябинина возмущало, что активность в беседе чаще всего проявляет корреспондент, а тот, о ком
Предстоит писать, не только не старается облегчить задачу, но словно бы даже упирается. Не все люди владеют искусством разговора, и боязнь нечаянно, по неловкости нарушить границу скромного и нескромного сковывает их.
Зато и другая черта — изъясняясь деликатно, настойчивость — тоже стала привычкой. И хотя Рябинин понимал сейчас, что Вере не меньше, чем и ее подружкам, хочется пойти в вагон-клуб, что ей надо еще успеть переодеться, он все-таки продолжал спрашивать.
Правда, в начале встречи Рябинин понадеялся: разговор с Верой будет приятным и легким. Что поделаешь, ко всякого рода неожиданностям и капризам он тоже привык.
По земле застучал дождь. Рябинин и Вера поспешили укрыться в вокзале.
В пропитанном сыростью и прокуренном помещении горела одна-единственная лампочка. Возле кассы — подгулявшая компания; то ли ждали продажи билетов, то ли просто убивали время; двое пели, остальные шумно, азартно обсуждали что-то.
Рябинин и Вера присели в дальнем от кассы углу. Теперь он нет-нет да обращался к блокноту.
Что он уже знал о Вере? Родилась и выросла в шести километрах отсюда, на разъезде. Отец — путеец. В войну восьмилетней девочкой уже вовсю помогала поддерживать в исправности путь…
Но биография отнюдь не главное. Вообще Рябинин не знал пока, что окажется главным. Сейчас он был только заготовителем материала для статьи. Потом, когда он опросит десятки людей, ему надлежит стать архитектором. И лишь после всего этого — строителем.
Но нередко при второй, особенно третьей стадии работы обнаруживалось вдруг, что, хотя в командировке исписан не один блокнот, хотя накоплена уйма мыслей и впечатлений, хотя память ломится от всякого рода подробностей, поставщик материала подвел строителя: именно какой-нибудь существеннейшей детали не оказалось ни в блокноте, ни в памяти.
Нет, поставщик не должен щадить себя, хотя для статьи наверняка потребуется лишь десятая, если не сотая доля того, что он заготовит.