— Я слышу. Я очень хорошо слышу.
— Сегодня. Сегодня сдала на «пять». Я просто не могу. Просто не могу, Алеша!
— Ну, ну, рассказывай!
— Сейчас, я сейчас.
— Ну, ну, успокойся!
— Сейчас… Возьму платок…
— Я подожду, ты успокойся.
— Извини… Ну вот, сначала она позвонила, когда еще не сдала. Только узнала, как другие сдают. Позвонила и говорит: плохо дело, совсем плохо. Уже полно двоек. Ну, думаю, все. Если уж она не сдержалась, если даже позвонила, значит, действительно… Говорю ей всякие слова, чтобы ободрить ее, а что толку?..
— Я слушаю, Катя!
— Сейчас. Я сейчас..
— Ничего, ничего…
— Ну вот, она говорит: ладно, пожелай мне еще раз ни пуха ни пера и ругай меня покрепче… Я занялась уборкой. Представляешь, начала окна мыть. А не собиралась. А сама жду, жду! И вот звонок. Бегу к телефону, слышу: «Мамочка, это я. Мамочка!.»
— Ну, ну, слушаю.
— Сейчас…
— Ничего, ничего. — Но он и сам почувствовал вкус соленого на верхней губе.
Пошутил:
— Смотри, телефон отсыреет.
— Пусть!.. В общем, я сразу поняла, что не двойка. Спрашиваю: как? Что? Она говорит: «Угадай!» Думаю: неужели четыре? А сама спрашиваю: тройка? А Нина: «Пять!..» Ты представляешь, Алеша? Представляешь?
— Здорово!. Прямо повезло… В рубашке родилась. А сочинение?
— Что сочинение?
— Ну письменная? Как письменная?
— Разве я тебе не сказала? Четыре у нее по сочинению. Четыре! Уже девять баллов!
— Смотри ты!. Что ж… Скажи… Скажи ей, я рад. Или позови лучше ее. Она дома?
— Убежала слушать лингафон. Следующий у нее английский.
— Ну, ну…
— Она спрашивала о тебе.
— Спрашивала?
— Да, спрашивала, почему ты так долго в этом Ямскове.
— Долго?! Обыкновенно.
— В общем, она спрашивала. Приезжай скорей!
— Постараюсь. Ну и новости!.. Ладно, приеду — поговорим…. Ну и новости!.. Ты переключи меня, пожалуйста, на редакцию!
— На Кирилла?
Екатерина Ивановна сказала так, потому что до сих пор муж звонил из командировки только Лесько. И она знала, что муж звонил именно Лесько не только потому, что того всегда можно застать в редакции: работа ответственного секретаря способна сожрать у человека все, до единой секунды, двадцать четыре часа в сутки. Но Рябинин звонил именно ему потому, что любил его и всегда говорил о нем едва ли не с преклонением. В каждом деле есть рыцари: муж считал Лесько рыцарем газетного дела вообще и рыцарем своей газеты в особенности. Екатерине Ивановне было совсем не безразлично все это потому, что речь шла о муже ее подруги.
Но сейчас Рябинин сделал короткую паузу и сказал сердито:
— Что Кирилл? Мне редакция нужна… На Волкова!
Ждать почти не пришлось: с редакцией телефонистки умеют соединять быстро.
— Слушаю, — произнес суховатый, словно бы недовольный голос.
Рябинин поздоровался.
— А-а, привет, привет! Как ездится?
— Прошу разрешить задержаться на день-два.
— Не возражаю. Что привезете?.
— Во всяком случае, писать положительный очерк пока не настроен.
— Не настроены?
— Вас это удивляет?
— Почему же? Я знаю ваши статьи.
— Разве я работаю одной черной краской?
— Вы неправильно поняли меня. В общем, задерживайтесь, сколько потребуется.
Он сделал ударение на «сколько потребуется».
— Ловлю на слове, — сказал Рябинин.
— Желаю успеха.
Рябинин повесил трубку.
Однако же повезло, черт побери!
Это «повезло» относилось к Нине. Повторив: «Да-а, повезло», Рябинин вышел в сенцы. На него пахнуло сыростью. В дверь было видно, как частые строчки дождя прошивали желтые полосы света, падающего из окон… До чего паршивый выдался август. Только два дня и постояло вёдро… Хорошо, что именно сегодня ПМС получила «окно». А вчера — путейцы. Два дня были как по заказу. Хотя, конечно, и в дождь работы ведутся… Потом он опять подумал: «Повезло, повезло!» — и опять, почему-то убегая от всего, что было связано с Ниной, произнес мысленно: «Теперь Федотов. Где он: уже в Ямскове или еще на линии?…»
Утром следующего дня в конторе дистанции
Рябинин встретил Красильникова. Тот шел по коридору. Поздоровался несколько хмуро. Пригласил к себе.
Рябинин уже успел зайти в техотдел, и там ему сказали, что Федотов еще не появлялся, но что его ждут с минуты на минуту. О том, что Федотов должен приехать в Ямсков сегодня утром, Рябинин уже знал от Веры — вчера в Белой Выси успел повидать ее.
Минуя первую комнату отдела кадров, Рябинин на этот раз заметил, что в окнах между рамами вставлены железные прутья, и понял, почему позавчера в облике комнаты ему почудилось что-то гнетущее.