Такими же прутьями было забрано и единственное окно в кабинете начальника отдела.
— Готовлю вот отчетный доклад, — сказал Красильников. — Собрал данные. Можете записать. Искать, объективные данные: есть и положительные наши стороны и отрицательные.
— Благодарю вас, я обязательно познакомлюсь.
Красильников в упор посмотрел на Рябинина:
— Дело в том… Я не пойму что-то: вы о людях писать приехали или нашу работу проверять?
— Я приехал познакомиться с жизнью путейцев.
— Пожалуйста! Что вас интересует? Массово-политическая, партийно-воспитательная работа? Пожалуйста! Я, искать, все освещу объективно. — Он говорил строго и твердо, продолжая смотреть Рябинину прямо в глаза.
— Я хотел бы вернуться к разговору о «решетке».
Красильников пожал пудовыми плечами:
— Пожалуйста.
Да, он был прямодушный человек, и лицо его выразило неподдельное недоумение.
Позвонил Зубку:
— Петр Захарович, у меня сейчас корреспондент… Да, приехал вот из Белой Выси…
Положил трубку, спрятав на какое-то мгновение под своей ручищей едва ли не весь аппарат.
— Сейчас начальник дистанции придет.
… На Зубке была темно-синяя, новенькая, с иголочки форма. В черных с зеленым кантом петлицах на двух серебристых просветах — две звездочки.
Спросил Рябинина:
— Что вы исчезаете так сразу? Мы даже испугались за вас.
Лицо Зубка, как и шея, было густо испещрено морщинами. Рот приопустился в углах — это бывает у пожилых людей — и, словно потянув за собой все лицо, образовал две сходящие от носа вниз резкие борозды.
Спросил Красильникова:
— Женский вопрос приехал?
— Должен бы… Не видел еще, — ответил тот и пояснил Рябинину: —Это у нас Федотова так прозвали: «Женский вопрос».
— За что же?
— Успеется еще, расскажем.
Зубок заметил:
— Видать, неспокойный вы человек. Трах-бах — и в Белую Высь.
— Я всегда много мотаюсь. Иначе не получается.
— Давно мне любопытно: сколько вам, корреспондентам, платят? Вот Орсанова взять, сколько он за свою статью получил?
— Не знаю.
— Полсотни, не меньше, — твердо вставил Красильников.
— Возможно. Орсанов у нас на особом положении.
— Не скупятся у вас, — продолжил Зубок. — Орсанов пробыл на дистанции день — и полсотни.
— Но статью надо было еще написать.
— Ну, сколько он сидел? Вечер?
— Не знаю. Не один вечер, во всяком случае.
— А вы бы сколько просидели?
— Мне так не написать.
— Ну все-таки?
— Мне нужно неделю.
— Между прочим, Бородин наш, Игорь Иванович, часто в печати выступает. — Красильников откинул к спинке кресла огромное свое тело; высоко вскинув гривастую голову, уставил задумчивый взгляд куда-то мимо Рябинина. — Первый секретарь обкома, член ЦК… Сам-то он, искать, с Волги. В войну директором завода был, на вооружение работал. Приезжал к нам на фронт. Я секретарем парткомиссии дивизии был. И в результате… Встречались. Помню, все окал — бойцы, политотдел…
— Три-четыре своих статьи в месяц печатаете? — перебил воспоминания Красильникова Зубок.
— Одну. И не каждый месяц. У нас хватает другой работы.
— Им еще оклад идет, — заметил Красильников.
— Сотни две с половиной? — предположил Зубок.
— Я получаю сто, — ответил Рябинин.
Брови Зубка дернулись вверх. Красильников выпалил:
— Брось! Не может быть!
Изумление его было столь искренним и сильным, что Рябинин рассмеялся. И, как обычно, когда он смеялся, ему пришлось поплатиться: вспыхнул кашель.
Справившись с приступом, подтвердил:
— Уж вот так.
— У нас на дистанции, искать, инженер прямо с институтской скамьи столько получает.
— Каждый выбирает свое.
— Мотаетесь туда-сюда. И в результате… Здоровье тоже у вас не из крепких.
Зубок возразил жестко:
— Все мы на своем посту!
Повернулся круче к Рябинину:
— Коммунист?
— Да.
Зубок кивнул. Переменив позу, спросил почти требовательно:
— Ну, что там, в Белой Выси? О Ногиной, что ли, хотите писать?
— Она не заслуживает этого?
— Для чего же мы вам дали кандидатуры?
— Не премину воспользоваться вашими рекомендациями.
— Какие будут вопросы ко мне?
— Я хотел бы вернуться к идее Федотова.
— Вы о «решетке», что ли?
— Да, прошу вас!
— Я уже говорил, решено не латать старый кафтан.