нь: - Жора, эта блядь кусаеться, Невольно Слава отступил назад. - За свисток дерни... Или под ребра сунь пальцем - перестанет! Таки-мне тебя шлифовать, что ли? - донеслось рассерженное шипение. - Оставьте ее в покое! - это был тот самый знакомый женский голос, - Я вам что сказала! - А ты тут не командуй! Это мои люди! - наседал на нее Жора, - Ты, шкирла, только стучать можешь. - Фильтруй базарчики... Жоха! - Так, Жор, куда ее? В машину что ли? - видно, бандиты уже устали от "борьбы с тенью". - Цеппелин вас спишет. Шпана. Когда я... - и тут тяжелая бутылка шампанского, которую Жора держал в руке, опустилась ей на голову. Брызги шампанского... Брызги стекла, кровь, череп, волосы и мозги, еще какие-то непонятные кусочки - все это рассыпалось с хрустом. Женщина рухнула. Жора стоял, нелепо разводя руками, пытался все объяснить уже не существующей Марго. - Не трогай... пошли, - из машины вылез Бек, усадил Жору вперед, бандитам с притихшей Милой велел быть сзади. Слава только успел рассмотреть знакомое белое пятно. "Черт, она опять в моей рубашке!" - Скажем, что Николас... - Не поверит. - И не надо... - донеслись до него последние слова. "Вот и хорошо, вот и все закончилось," - успокаивал он себя, но совесть не отставала: ему постоянно, с повторами и стоп-кадрами, мерещилось, как Милу привязывают к столбу, отрывают по кусочкам ее худенькие черненькие ручки-ножки. "Я просто пьян. Это ее жизнь, пускай так и живет. Меня это вовсе не должно касаться" Тут он как в детстве придумал себе двойника и завел с ним дискуссию: - Я не попечительский совет и не детская комната миллиции... - Но она искала защиты именно у тебя... - Подумаешь! Ночью заползет таракан в ухо - его тоже защищать? - Мужчина должен защищать своих женщин... - Это? Моя женщина?! - ... И детей. - Пошел в жопу!!! - Не ори сыночек, вот, картошечки купи, - вдруг запричитал двойник старушачьим голосом. Слава не понял, как оказался на перроне; вагоны тянулись в обе стороны чуть не до горизонта и пахли... вагонами - тут и сравнить не с чем, и спутать невозможно. Мимо бродили всякие люди, кто-то с чемоданами, кто-то с картошкой. Шарахнувшись от бабки с ведром не пойми чего, Слава поскользнулся, ударился лбом о ступеньку поезда - пошла кровь, на глазах стало мокро. - Куда тебе? - спросила какая-то сердобольная тетка на ступеньках. Поезд дернуло, он собирался тронуться. - В Джанкой. - Ладно, залазь. - она подала ему руку, - хоть морду отмоешь. Червонец гони, русскими. Вваливаясь в медленно убегающий поезд, Слава посмотрел, на чем он поскользнулся: "Что за свинья умудрилась насрать прямо посередине перрона?!" - тут вспомнил про икру и рассмеялся. - Ну, ты чо?! - проводница ткнула его локем, закрывая дверь. Он протянул ей деньги, которые лежали в переднем кармане, сам себе удивился, но тут вспомнил, что пред уходом из дома, точнее еще накануне вечером сунул туда все сбережения, а потом забыл. - Вон, в третье купе ступай, к дембелям. В Джанкое я тебя высажу. Это скоро. Ополоснув лицо тепловатой водой, Слава слегка протрезвел, рана была не глубокая, он попросил у проводницы пластырь и вошел в купе. За столиком сидели двое молодых парней, тупо глядя друг на друга; между ними стояло уже три пустых бутылки с зелеными этикетками и одна только-только открытая с этикеткой неопределенного сероватого цвета - "Напиток виноградно-ячменный крепкий Курский Соловей". Один парень вдруг зажмурился, потом снова открыл глаза - но муть из них так и не пропала. Тогда он поставил на стол третий стакан, предваврительно дунув в него, чтобы вытрясти чаинки, и налил до краев: - Борис, - представился он, протягивая стакан Славе. - Не могу я ребята, да вы что? Мне выходить скоро. - Пей. - Второй налил себе и Борису, - Закусить нет, извини. Кончилось. С облегчением Слава скинул дурацкую сумку и достал из нее консервы: - Во, ребята, держите, у меня тут как раз... Открывалки только нет. Второй дембель достал узкий складной нож и легко вспорол банку, потом еще одну. - Михаил, - представился он, подняв стакан. Слава понял, что отказываться неудобно, и Михаил это сразу подтвердил: - Пей, не кокетничай... Совершенно неожиданно полстакана "напитка крепкого" прошли лекго и даже приятно, Слава закусил, размазав рыжее содержимое по куску булки. Борис кивнул Михаилу: - Вишь, а ты говорил - нельзя... Жив парнишка, значит - можно. И они тоже выпили. - Домой мы едем, - зачем-то обьяснил Борис. - А ты кто? Слава с минуту подумал и вдруг понял, что забыл. - Зовут-то тебя как? - Не помню... - Надо еще, - Михаил опять разлил по стаканам. - Мих, видал? - Борис нехорошо усмехнулся, пьяная улыбка блуждала по щекам, скользкая, как мыло. - Он не хочет сказать, как его зовут!! - Ну и что? - Михаил пытался попасть килькой на хлеб, но все время промахивался, - Что ж нам теперь с ним делать? - Выписать... Или нет? Ты сам-то как думаешь? - спросил он у Славы. - Не знаю, вам виднее...Ребята, какие вы замечательные... - А давай проверим, может, у него бабки есть? - сквозь сон уловил Слава далекий голос Бориса. Борис порылся в черной сумке, потом достал из заднего славиного кармана пустой хлипкий бумажник. - Нету, сто рублей есть. - На, дай ему червонец, - протянул бумажку Михаил, - вот, на опохмел как раз. Возьми еще консервов и хлеба... - он опять разлил по стаканам. - Эй, раненый, - застучала в дверь проводница, - Джанкой твой скоро, не угори там. Дембеля открыли дверь. - Ребята, ребята, толкайте его, а то мимо проедет, - она покачала головой, поезд стал медленно тормозить, - опаздываем, одну минуту стоим только... Спросонья, ничего не понимая, Слава стал упираться, но дембеля ткнули ему в спину, заломали руки, вытащили в тамбур, спустили вниз, повесив на шею сумку. - Шагом-а-арш-ой!.. - В командирском крике Бориса что-то предательски булькнуло и сразу было заглушено грохотом сцепок. Слава пошел вперед, поезд ехал мимо, как громадное кошмарное чудовище - захотелось с ним сразиться, но вовремя расхотелось. Вот лавочка удобная, поле боя с настоящим чудовищем, с грозным Курским Соловьем. - Как меня зовут?.. Колись, сука, я тебе в глаза гляну, я тебе - третью степень... Два пальца сухо и бестолково шевелились в горле - Соловей крепко держался за новое гнездышко. Ладно. Кому не удалась жизнь, тому удастся смерть это Левка Шуйский кого-то процитировал перед самой сессией. Интересно, что такое сессия? Слава заснул, свернувшись калачиком на лавочке, и снов ему никаких не снилось, потому что он не знал, кто он такой есть и какие должен видеть сны. - Хлопчик, вставай. Та вставай же, ты умер, чи ни? - неимоверно огромная толстая баба высилась над ним горой, закрывая звезды. - Переночевать надо, да? Пошли, у меня коечка, а тут нельзя... - Слава сел. - Смотри, поездов больше не будет. - она громыхнула ведром, - все разойдутся, цыгане обворуют... - Ой, спасибо, мне идти надо... - тело было дряблым и никчемным, Соловей выпил изнутри все силы, оставив только чуть-чуть на поверхности, для смеха. - Ну, надо, так иди... - она неторопливо развернулась и присоединилась к другой женщине, тоже с ведром. Кузнечики издавали звуки трех разных видов - пискляво-надоедливый, томный, пугающе-грассирующий и... Значит, их не три, а четыре? Или сколько? Слава никак не мог определить: все звуки умолкали под его шаркающими шагами на расстоянии одного метра. Бешенно ныло плечо, похмелье вилось над головой темным облаком. "Надо Милку спасать!... Но от кого? Какая это к черту мафия? На жигулях-то?! - он попытался вспомнить номера, нет, не выходило, не московские, точно. - Гадость!" Странная промозглость добралась до костей, страх вызвал на помощь тупое равнодушие. "Не лезь! Не лезь!!! НЕ ЛЕЗЬ-ЗЬ ЗЬ-зь-зь..." - зудел в голове голос брата, мешаясь с голосами кузнечиков и далекого маневрового тепловоза. Похмельное облако рассосалось в общей мировой темноте; за заборами, садиками, в горящих кое-где окнах шла своя, непонятная, но уютная жизнь, похожая на работу какого-то янтарно-хрустального моторчика неизвестной конструкции и установленного в неположенном месте для тайных целей. Подбежав, ткнулся в ладонь холодным носом пес. Слава отыскал в сумке последний бутерброд и скормил колбасу сабаке - хлеб тварь жрать отказалась... Пищевые останки - трапеза трупа - кончились, хлеб можно выкинуть, хотя - грех... Слава зарыл хлеб под стройным закопченым тополем; тополь был сделан из серебра, а окурки под ним - хорошо замаскированные сапфиры. Спи спокойно, старый хлеб. Собака тебя не ест, знает - грешно жрать непогребенную господню плоть. Слава догадался: это он сам давеча убил Боженьку и спрятал на диване в фургоне, потом таскал Его в черной сумке, а теперь сам Его похоронил и может спокойно ждать себе, пока тот воскреснет. Ориентируясь на звук громыхавшего поезда, Слава побрел обратно к станции. Толстой бабы уже не было, цыган тоже, только скрюченный алкоголик дремал, завалившись на его лавочке. - Слышь, мужик... Эй, слышь! - Да оставь его. Чего надо-то? - старушка с ведром подхватила инвалида под руку, только сейчас Слава заметил нелепую культю вместо ноги, - Может картошки возьмешь? - Давай, - он опять ощутил голод, - Мне переночевать бы, а? Алкоголик слабо затрепыхался. - Будет, будет тебе, - бабка сжала крепче захват, - домой, домой пошли... Подтолкни его, - Слава взвалил тощее тело на плечи. - Да осторожней ты. Еще блеванет, костюм попортишь... У меня ночевать нет, у Любки спроси. Так к ней, вроде, уж привалили... - На жигулях? - он чуть не уронил тело, настоько захватило дух. - Та не, - подхватив ведро, бабка семенила впереди. - На жигулях те к Верке пошли, но я тебе туда не советую... - она отперла калитку. Погодь... Марь Петровна! Раздался стук в окошко и тихонький шопоток. Слава привалился к шершавой досчатой стене и в голове совсем прояснилось. С интересом разглядывая взаимное расположение чуть подрагивающих звезд, он стал прислушиваться к загадорчным звукам и голосам. В ритме со Вселенной текла по венам живая кровь, разгоняя усталость и отчаяние. За забором кто-то матерился. Свет из приоткрывшейся двери нечаянно высветил неустойчивую фигуру, через плохо подогнанные доски Слава успел заметить белый профиль машины. Голос резанул почти над ухом: - Вот костогрыз, а! Куда льешь, погань?! - неуловимый акцент жориного голоса все расставил по надлежащим местам. Инстинктивно дернувшись, Слава пригнулся почти до самой земли и уперся лицом в пропахшую самогоном рубашку инвалида. - Че, тоже хорош, что ль? - Бабка спустилась с крыльца, - иди за пятерку. На картошки, - сунула ему в руки скользящий сверток, - Сашок, проводи человичка, - рядом стоял паренек лет десяти, - мать куда, в пристройку говорила? - Пшли, - силуэт мелькнул мимо кустов, в глубь двора, прочь от забора. Утолив голод, Слава лег на мягкую сетку кровати (приятно пахли свежие простыни под головой, стены тоже приятно пахли - деревом) и стал прислушиваться, стараясь уловить прежние голоса. Сквозь колышащийся тюль занавески ветер приносил только звяканье чьего-то чайника и занудно-удалое пение Шуфутинского... Или - Алены Апиной? Нужные голоса попрятались где-то рядом, дразня, намекая на свое присутствие быстрым полузвуком и сразу скрываясь за жирной шуфутинской спиной. Слабо трепыхался огонек над сортиром в соседнем дворе - том самом, где поселились ОНИ. Уютно потягиваясь, Слава вертел в руках последнюю осклизкую картофелину. Надо что-то делать... Пусть даже убьют... И пусть даже Милу убьют, и пускай погасли все светила, и снегами солнце замело, все равно бы над Землею было от Его рождения светло!.. Кошмар пришел - короткий и ясный: на залитой желтым цветом траве расчлененное человеческое тело: задубевшие руки со скрюченными пальцами, рассеченное пополам туловище, вывернутые ноги, но кишок не было, это точно. Что-то подобное проскочило в учебном фильме по криминалистике, который показвал друзьям Левка, обещая страшные сны на наделю, но тогда ничего подобного ночью так и не увиделось. Прошло минут двадцать, как кошмар резко кончился, утек в простую ночную темноту, очерченную тюлевой занавеской; теперь решение вырисовывалось само собой, отчетливо и просто, как и примета: "покойник к деньгам". Стараясь не нашуметь, Слава выбрался во двор. "У меня действительно хорошие нервы, - раньше данное заключение психиатра его забавляло, - Если это не паранойя... А вдруг психиатр - мудак, а я - псих? Параноик!" Слава попытался рассмотреть чужой двор сквозь прежнюю щель, правая доска двинулась в сторону. Сумку зря оставил! Впереди мелькнул свет, обрисовав маленькую черную тень под окном. Тренированное тело сработало само: прыжок, захват - не сильный, только-только чтобы не вякнул, мягкий рывок и назад. Красивый киношный прием, до сих пор ни разу ни на ком не проверенный... Хорошо, что "объектом" оказался давешний хозяйский парнишка. Легкий "объект". Учебный. - Ну, ты...ну, пусти.. я не буду! - Тихо, - голос получился уверенный, то что надо. - Тихо. Давай по порядку. Сколько? - Шестеро, - пацан очухался, страх уступил место нездоровому подростковому азарту. - Все в хлам. - Девушка? - Пошли смотреть! - хрупкое плечо дернулось в сторону забора. - Ща, наверное, раздевать будут. - В доме? - Нет, в машине она пока. Больно же, заору - тебе вломят! - Тихо, парень, дело серьезное. - Да пусти, ты! - Не дергайся, ты - Сашок, да? - Ну. - Так вот, Сашок. Слушай сюда, - тут дверь соседского дома открылась, пропуская в темноту широкоплечий силуэт Бека. Бандит широкими шагами пересек дворик, немного повозился с висячим замком времянки. - Бек, ты спать? - Жора замер на освещенном пятачке, привалившись к косяку. - Угм, - замок, наконец, поддался, выскочил из неловких пальцев и с хрустом хлопнулся на дорожку. В дверях показался еще кто-то - мелкий, щуплый, он сегка приволакивал правую ногу. - Ж-жора, банк-кк-кет ок-кк-кончен? - новенький заковылял по дорожке в сторону туалета. - Тебе все мало? - Жора вернулся в дом. Время... Тишина. Цикад слышно - настоящая тишина. Слава продолжил допрос: - В машине. В которой? - машин точно было две, он успел разглядеть. - В крайней, спит как цуцик. - паренек поежился. - Все, не будут раздевать, спать пошли... - Ты их знаешь? - Первый раз вижу, - присев рядом, Сашок расслабился. - Курить есть? - Нет. - Да не будь жлобом. Вспомнив, что в сумке должны были остаться папиросы и, возможно, милкина пачка сигарет, Слава потянул паренька к себе: - Разговор есть. Сашок слегка помялся, но зашел. Чуть подмятая пачка LМ сразу настроила его по-деловому: - Тебе девчонка нужна или багаж? Канистра у них в другой машине, девчонку они до утра не тронут - Верка в самогон куриного дерьма мешает, чтоб лучше мозги пробирало, они до завтра не оклимаються, - слабо хихикнув, Сашок с наслаждением затянулся. - Машина крайняя - это которая к воротам ближе? - Не, та, за деревом. - С девчонкой. - Ага. Разглядывая подростка, Слава пытался представить полное расположение построек, дорожек и центрального дерева: - Нарисуй, - вытащил лист из записной книжки и карандаш. - Что? - Ну, как там оно все, где находится, и здесь. План давай. - Понял, - Сашок внимательно уставился на образующиеся каракули. - Тут наш дом, забор, вот наши пристройки, вот ихние. Тут, значит, этот Бек. Здесь они у Верки пьют. Дерево. Вот твоя машина, вот с канистрой, - Сашок протянул лист. - Понятно? - Почти, - Слава тупо уставился на лист, в голове опять безнадежно заныло. - Машина под фонарем стоит? - Верка его гасит и сортир запирает, как все уснут. - Это когда будет? - Их-то через час пушкой не поднимешь, а так - часа два. Ну, чо? Я спать пошел, - паренек дернулся, собираясь встать. - Сядь, - сам удивляясь своему голосу, Слава ткнул его обратно. - Эй, ты че? Меня мать обыщется, ор подымет! Ты че! - его глаза расширились, Сашок попытался ухмыльнуться. - Я в твои дела не лезу... - Сиди молча. Дай подумать! - он не заметил, как в стакане