ль: не знаешь, что нажать - нажимай сцепление. - Эй, парень... Живой?! - что-то шипучее, с резким приятным запахом лилось ему на голову: "Пиво," - пронеслась в голове сумасшедшая мысль. - Ну, глазки-то открой, Гюльчатай! - Сашок нагло допивал из бутылки последний глоток. - Давай, давай! Нам еще отсюдова часа полтора до дому топать. Скоро эти углы припрутся, или менты. Давай вставай, ноги делать будем, - он поднялся, отряхивая штаны, - а то узнают, вломить могут. Тут народ крутой. Меня-то мать не заложит, сама отдерет, а вот тебя не знаю... Приподнявшись на локтях, Слава увидел машину - цела почти. Легко отделались. Проверил ребра, ничего. Надо сумку забрать. - Слышь, - уставился колючими глазами Сашок, - светает уже. Пошли на трассу, вон, километра два, - он кивнул вправо. - Нет, там человека убить хотят, - Слава потряс головой для ясности, но лучше бы было этого не делать... - Что там у них еще в машине есть? курицу точно следовало взять с собой, - Слушай, а в канистре-то что? - Дай нюхну! - сунув острый нос в дырку, Сашок хмыкнул. - Нормально. Самогон. Больше ничего интересного в салоне не обнаружилось, возиться с багажником было лень - Слава прихватил только аптечку, курицу упаковал понадежнее и, подумав, втиснул рядом пистолет. А кробочку патронов запихал в карман. - Все, пошли, - он с сомнением оглядел растерзанный жигуль: по всем правилам надо его сжечь, как это делали бандиты. От воспоминаний передернуло плечи: "А ну их, эти отпечатки пальцев!" Потихоньку стало сереть небо, чернота отступала, всасывалась в щели домов, забивалась в канавы, как талый снег весной. Сашок заметно торопился, Слава еле успевал за ним, дурацкая сумка вконец натерла плечи, чего он с ней носится? Нырнув в очередной поворот, пацан пролез под забор, велел обождать. Слава присел на скошенную лавочку. Тело казалось сделанным из тяжелого усталого теста. Огромное молодое солнце вызывало восторг и одновременно почему-то рвоту: яркий свет окончательно вымел, опустошил неестественно легкую голову, и от этого в животе что-то резко перекатилось, потом еще и еще раз, сложило вчетверо, как тетрадный лист. Совершенно ослепший, Слава ввалился в ближайшую калитку, где уже слышалось начало дня - кто-то покашливал, хамски орал петух. Дверь в сортир была открыта настежь - скорее, закрыть. С утра в сортире чисто и даже уютно, только запах хлорки непривычно отбивает обоняние... - Бек, какая свинья так долго срет? - громыхали голоса совсем рядом; казалось, чуть громче - и его картонный домик рухнет. - Что, Фомич, не терпится шоколадный цех прочистить? - Братва, что за шухер-то вчера был? - А ты у Жоры спроси! Ему виднее, - тяжелый кулак нескоько раз опустился на струганные доски двери. - Ну и погром! Бек, ты буянил, больше некому! - И машину тоже угнал, - кулак опять прошелся по хлипкой фанере. - И там я сечас сижу... - М-м-ммуж-жики, поссать д-дайте, ей богу... - Что, Кузнечик, неужто и тебя Жора в такую рань смог растолкать?! Ну, дела! - Слышь, мужики, а товар-то у нас в той был, в этой пусто... - Жора, погоди. Мы и арсенал весь туда сложили... - Да, как ты сказал, так все и сделали! Жора, ты бабу-то хорошо знаешь? Ты всю ночь с ней в доме был...ой, Жор, брюки одни... ой, по почке не бей!... Падла в сортире засел... я ж не отстираюсь!!! - Гей, мужики, вы тут погром устроили, - раскатистый женский голос перекрыл все остальные, - Индюка подавили, да что это такое! Забор снесли... На тыщ сто убытку старыми - забор снесли, сарай покорежен!!! Не открою сортир!!! Хоть режь не открою! Плати, давай, или выметайтесь, чтоб духу не было!!! Через пять минут. Вон, участковый пришел, - голос прервался на минуту, - Степаныч, беда у меня: хулиганы у постояльцев машину увели, погром-то какой! Сам посмотри! Степаныч, родненький, да ей богу же я не причем... - женский голос удалился, завывая. - Так, ребята, машина ваша, значит, у проселка, уберите с глаз долой, как говориться. Нас тут ОМОН центральный проверяет, сами понимаете. Доложить-то мы доложим, а лишний шум ни к чему, так что давайте поскорее отсюда... - Ну, Степаныч, ты дорогой наш. Ну, выручил, ну, спасибо... - "Спасибу" на хлеб не намажешь... - Ясное дело, держи. Хватит?.. Голоса стихли, донесся звук отъезжающей машины. - Слав, выходи, - Сашок осторожно поскреб дверь, - нашел я ее. - Ох, - согнувшись пополам, Слава еле выполз наружу, - Сальмонеллез у меня, наверное. Помираю. - Да ты, че?! - подхватив друга, мальчишка втащил его в пристройку и осторожно уложил на постель. - Вот, отдохни, - перетряхнул сумку, - ты ж ихнюю аптечку брал... Волокордин, димедрол, ага - ношпа! Нормальные люди, на хрена им столько ношпы? Десять банок! - Ой, не могу, - попытавшись встать, Слава чуть не расстался с собственным телом, которое и не думало шевелиться. - На, глотай. Мать меня всегда ей кормит. Только у нас она желтая. Может тебе еще одну? Жива твоя, жива-здорова! Эти жлобы ее бросили, спит. У Верки в комнате... - Уходить нам надо. Скорее! - Че, разбудить ее? - Да. - Ну, ты как, не сдохнешь? - Не. - Смотри, помрешь - с меня мать шкуру спустит. Боль потихоньку отступала, спазмы прекратились и прешли сначала в легкую тошноту, потом холмик тошноты стал рассасываться, но не исчез, а равномерно распределился по всему ватному организму... Или - механизму? Вот в чем дело: мы все - машины, типа того паровозика. Так и есть! Человек не мог произойти от обезьяны сам собой: тут видна рука Мастера. Старый мудрый Мастер проплыл мимо на красивом обтекаемом облаке и сказал прямо в лицо Славе: "Тебя украли! Сейчас же возвращайся обратно в свой магазин! Ты нужен детям!" Изо рта у Мастера пахло деревенским сортиром и хлоркой. Солнышко ласково просвечивало сквозь волосы Мастера, стекало по широким провалам зрачков и прыгало оттуда прямо в славин мозг, пытаясь выесть там местечко - но на этот раз мозг был заперт... или куда-то пропал? Так или иначе - на этот раз номер не пройдет. Тогда Солнышко рассердилось и стало раскачивать мир, отрывать от него куски и лепить из них небольшие круглые катышки. Широко проплыли ярко-досчатые заборы, канава по краю раздолбанных камней дороги и два каких-то лица. "Все, я умираю. - подумалось вскользь, - Меня черти хоронить в ад ведут, наверное нужно упираться," - но сил совершенно не оставалось... - Чой-то развезло его? Помрет? - Ты ему, дурак, какой дозняк дал? - Да не давал я ему ничо, даже бурды той из канистры не давал... - Передоз у него, - отдаленные хлопки застряли в мировых катышках, не дойдя до полноты ощущения, - точно, кинется... - Может к доктору надо? - Тащи в вагон, там разбе... - темный провал проглотил искорки света, вокруг завертелась вьюга, утаскивая куда-то вперед и вдаль, вверх, выше и выше, пока, наконец, не выбросила на неприятную жесткость скамейки. Из стороны в сторону качало. По проходу прошла группа шумных, толстых женщин, одетых весьма странно. Они осели у противоположного тамбура, ведя разговор на каком-то своем непонятном языке. Следом за ними чумазая девочка вела чумазого братишку; не дойдя до теток одной скамейки, цыганенок вывернулся и прибежал обратно, уселся напротив. Пару раз глянув на Славу, взял сумку и сунул туда руку. - Дай, - Слава легко отобрал сумку обратно, достал украденный Милой в универмаге пластмассовый паровозик, завел и пустил по скамейке. Паровозик запищал, весело покатился и вывалился в проход. - Вот, возьми. Это можно. А воровать нехорошо, некрасиво. Даже если очень надо. Нельзя, ты это запомни! Подхватив игрушку, малыш взял еще курицу и, не торопясь, двинулся к своим с видом римского триумфатора... Навстречу из тамбура вышел Сашок, лениво сплюнул, выдернул курицу и стукнул ею цыганенка по голове - тот обиженно запищал, разряженные тетки что-то закудахтали. - Куда мы едем, Мила? - он разглядывал в окне море - огромную воду, отбрасывающую яркий голубой свет. - Мила, ты жива? Ты здесь? Милка?! Слава почти крикнул, испуганно озираясь в этой чужой стране, пока не нашел родную угловато-темную фигуру. - Хорош орать, командир. - по-хозяйски развалившись на лавочке, Сашок припрятал под голову сумку. - Ты как, оклимался? - отодрав от куриной тушки солидный кус ноги, протянул остальное девочке. - Жрать еще не хочешь? Пивка бы! - Сашок, колись, ты чем юриста накормил? - Мила подозрительно принюхивалась к начинающей пованивать курице, - Этим? - Ну, ношпой, монелез у него. Сам сказал, усрался весь, - скинув обглоданные косточки под лавку, Сашок потянулся за следующей порцией. - в аптечке из машины, ее там много... - он рыгнул, поковырял в зубах, - белая такая и воняет. - Ну-ка, покажи, - внимательно осмотрев этикетку, Мила открыла крышку и высыпала на ладонь пару кругляшек, - Пиз-дец! Героин кажется. Это отдать надо. Бек с нас три шкуры сдерет... или с них со всех. Бедный Жора! усмехнувшись чему-то своему, она весело укусила потрепанное мясо. - Девять надо отдать, а одну мы потеряем, - она весело подмигнула Славе. Сейчас Мила больше всего была похожа ни детскую игрушку-зверушку или любимого, слегка отощавшего хомячка. Перекатывающиеся коричневые щечки со слегка лоснящейся от жира кожей оттенял легкий пушок, смешно встопорщенный солнечным светом. Поезд тащил и тащил вперед, а воздух - даже не воздух, а окружающий эфир - липко держался за землю. Было очень трудно прорываться сквозь вязкое прозрачное тело мирового эфира вслед за неповоротливым поездом. Слава попытался ущипнуть себя за ухо, но эфир сопротивлялся и ухо оставалось вне досягаемости. "Как на солнце перегрелся, - нечаянно вспомнилось детство, далекое-предалекое, в деревне у бабушки, - сейчас бы мороженного." От этой мысли сразу резануло в животе... - Тебе плохо? - Мила нежно провела рукой по его покрывшемуся потом лицу, - потерпи, это полуфабрикат. Если сразу не кинулся, будешь жить. Просто расслабься. От него дня два тащит, если жрать. Это не очищенный. Здорово тебя долбануло, мы почти приехали... - При?.. - Слава разглядывал непонятно откуда взявшихся людей, их было неприятно много. Сашок, оказывается, вовсе не развалился на пустой лавке, а сидел тихонько, зажатый в углу, между толстой теткой и тощим высохшим дядькой, и спал. Поезд натужно дернуло, пахнуло духотой, зноем и чем-то еще очень муторным, люди засуетились, пробираясь на выход. За окном проплыли театральные декорации - витой камень, ослепительно-белый гипс, круглая тумба с афишами - на фоне шелкового открыточного моря. Декорации двигались, словно обреченные фигурки в тире, и вдруг замерли. "Тир испортился," - понял Слава. Он с удивлением оглядывал сказочный город своей мечты: набережную с белыми кораблями, улицы, очерченные, как на детском рисунке, двухэтажными домами - брусчатка, цепи, музей Айвазовского, сплошные "Алые паруса" и Зурбаган. Цветные вывески - время нэпа, киоски, жалкие, временные строения под навесами, умирающие каждый вечер и каждое утро оживающие вновь, как насекомые неизвестной породы... И запах сосисок. Вот оно что! Как я сразу не понял!.. Недаром все так похоже на декорацию. Это все и есть декорация, настоящий только гипс, он дешевый, а вместо камней - картон, голимый картон! И стекло, наверное... Но стекло можно разбить. Разбить! РАЗБИТЬ!!! Вот она, чертовка, ублюдок африканский, кикимора: она меня заманила... Куда? ВНУТРЬ ОГРОМНОГО ХОТ-ДОГА! И сейчас будет жрать. Не на того напала, сука!.. Вместе с решением пришло спокойствие, Слава почти равнодушно ударил туда, откуда на него испуганно смотрели огромные темные глаза. - Ты что?! - не замечая потекшей из разбитого носа крови, Мила ощетинилась, вся готовая к отражению следующего удара. "У нее был нож!" Слава тупо уставился на зажатую в ее смуглой руке сосиску с хлебом: - Откуда у тебя деньги? Ты опять что-то украла? - его кулак, плохо собранный и мягкий, ударил наотмашь и не попал. Ноги окончательно подкосились, и Слава осел на бетонгный парапет соломенным мешком. - В голове моей опилки, да. Но ворчалки и сопилки... иногда... Да! - На-ка, лучше пивка попей! - Сашок поднес к трескающимся губам мокрое горлышко бутылки, - Попей-попей, полегчает... - Ты зачем детей бьешь? Детей бить нехорошо, некрасиво! - привалившись к грязному рюкзаку на раме, промямлил какой-то непонятный тип, похожий на жука-скарабея. Слава отметил, что пиво Сашок брал именно у него и что их, таких людей, много - гора сваленных вещей неприятно напоминала навозную кучу, увенчанную зачехленной гитарой. - Где же ты такую загорелую подхватил, да еще без паспорта? - нудил скрабей-навозник. - Да ладно, мужик, отцепись от человека, - сдунув с сосисок песок, Сашок протянул одну другу, - паспорт-фигаспорт.. Мы тут все родственники. А это наш старший брат. Ну, двоюродный. Тебе-то что? Каникулы у нас. Понял? Не торопясь, мужик-скарабей поднялся, стряхнул с задницы пыль и направился в сторону, где высокая тощая девица в нескладных очках утешала Милу. Важно обняв девушек за плечи, мужик заговорил с подошедшим милиционером. - Зря ты, - привалясь рядом и закуривая, сказал Сашок. - Баб, их конечно, бить надо. Но за дело, а не просто так. Проси теперь у ней прошенья! Тьфу, - он наигранно сплюнул. - Ты ее для этого спасал? Эй, ты че, ты опять отъехал, что ль?! Ты, это, держись. Еще час до катера. Смотри, не сдохни! Оставив Милу с высокой девушкой в тени на лавке, странный мужик подошел к кассе, заглянул внутрь и что-то спросил. Испытывая неловкое чувство раскаяния, Слава поднялся и, пошатываясь, побрел в тень, тяжело сел на скамейку рядом: - Мила, объясни мне, пожалуста, куда мы едем? - Куда едите вы, я не знаю, - верхняя разбитая губа ее дрожала, на глаза наворачивались слезы. Почему-то это было Славе приятно, он считал себя внутренне правым и был удовлетворен. - Куда я еду - дело мое! - она отвернулась. - Ты опять хамишь! Медленно развернувшись обратно, она попыталась выдержать внушительную паузу, но не смогла и закричала фальцетом, как голодная чайка: - Ты меня ударил!!! Опять ударил! Убирайся, я тебя ненавижу! - слезинка сама выскочила из глаза и побежала вниз по щеке на прикушенную нижнюю губу, выкаченную вперед. Прищурившись, она собиралась сказать что-нибудь необыкновенно гадкое, но не успела. - Меня? - опять, уже привычно, гудел в голове военный набат, ему понравилось ее бить, поэтому он сжал тонкие пальцы девочки, как тогда, в первый раз, и вывернул кисть. - Во что ты меня втравила?! Удара Слава не запомнил. Когда очнулся с заломанной за спину рукой, то был прислонен к дереву, росшему между кассой и чугунными палочками забора, отгораживавшего железнодорожные пути. Осознав зеленый электровоз на рельсах и того странного мужика-скарабея, который говорил, что детей бить нельзя, Слава попытался остановить вертящуюся каруселью вселенную... В целом он был с мужиком согласен: Милу бить точно нельзя, потому что она стояла сзади, за широкой спиной мужика и лупила по ней изо всех сил кулаками. - Пусти! Пусти его!! Пусти!!! Не смей его трогать! Ментов позову!!! Но мужик держал жестко: - Дело, ребята, конечно ваше, - еще раз ткнул слегка под ребра кулаком, - но мой вам добрый совет - вести себя тихо, прилично. Ну, ты как, понял? - Угу, - Слава помнил, что правильно ответить надо бы как-то по-другому, но сообразить, как будет правильно, все же не мог... Внимательнее присмотревшись к его лицу, мужик ласково ослабил хватку. - Парень, тебе сейчас светиться вообще не стоит, - потом обернулся и кивнул Миле. - Давно он такой? - Второй день. - И куда же вы, милая барышня, с этакой компанией отправляетесь? - ему приходилось поддерживать выскальзывавшего Славу плечом. - Нам вроде по-пути? - Не знаю. Отпустите его, пожалуйста. - Не могу - упадет. Мила подхватила разомлевшего вконец Славу с другой стороны: - Может на лавочку посадим? - кокетливо глянула на мужика, - Меня Милой зовут, а вас? - Милочка, скоро посадка. Катерок-то уж стоит, а ваш приятель еле ноги волочет. Кой черт его пивом поили? - Сашок в тонкостях не сечет. Вы не могли бы