сразу же вслед за светом полетели пули. Слава боялся, что Ежик утонет, отяжелев от свинца, но Ежик не подвел. Буки, видимо, решили, что на берегу им больше делать нечего, пора "подумать о главном" на холме Сашок взорвал еще пару гранат. Слава шумно вздохнул, Мила стояла рядышком и молчала. "Тигренок сидел в чайнике тихо-тихо," - вспомнился глупый детский рассказик. Внезапно Мила прошептала без всякого выражения: - А у меня сегодня день рождения. Она, вроде, успокоилась, и это было само по себе очень подозрительно. Слава испугался, что ее ранили, и стал судорожно ощупывать худое тельце. Мила сразу расслабилась и уверенно обвила ногами его задницу. - Это... Ты что? - он поправил плавающее в воде тело убитого бандита, Слушай, а акулы не приплывут? - Дурак! - она еще крепче прижалась, мешая ему удерживать труп. Поздравь меня! - С чем? В тебя попали? - ожидание, что вот-вот шершавая холодная кожа коснется оголеной ноги и зубы твари, привлеченной запахом разливющейся вокруг Ежика крови, вот-вот ка-ак А-А-А-ам!.. Главное, чтобы никого больше не ранило, Господи - почти испытывал Слава религиозный экстаз, - Защити нас от ран, чтобы акулы не приплыли! Мелко тряслись колени. - Ты что, в морской бой играешь?! - Мила так удивилась, что сказала это в полный голос. На берегу, наверное, кто-то остался дежурить - снова полетели пули. От неожиданности Слава чуть не утонул, увлекая за собой девочку. Ослабевшие ступни безвольно оторвались от неверного дна. Почувствовав спиной долгожданное прикосновение чужого тела, Слава на минуту потерял сознание... - Ага, в воде еще были, - произнес довольный голос. - Снял? - Снял! Куда денутся? Вишь, поплыли...- снова раздалась очередь, чьи-то руки втащили его опять под воду, и он хлебнул соленой жижи. Мила удерживала его с трудом чуть над водой, впритык к мертвецу, глядя на бессмысленно сияюшие звезды - лица захлестывали волны. Было тяжело и противно находиться в таком положении вне времени и событий. А события были не за горами, события были уже здесь, на берегу. Лучи фонариков сникли под внезапным напором прожекторов, жестяной мегафонный голос проорал пошлую фразу из советского кино: - Бросить оружие! Руки за голову! Вы окружены! Но буки любили другое кино - даже не пытаясь пригнуться, четверо бандитов открыли шквальный огонь по прожекторам. Зазвенело стекло, послышались крики и ругань, автоматные очереди - ничем не приглушенные: стреляла милиция. Или не милиция? Славе было все равно, они с Милой по шею в воде спешили вдоль берега, в сорону, прочь от перестрелки. Слава успел рассмотреть бандитов - кожаные куртки с клепками, прически-"ирокезы". Это не Бек, это кто-то еще. Вода мешала двигаться - как в кошмарном сне, когда хочешь убежать от ночной буки, а ноги не слушаются. Слава, правда, таких снов никогда не видел, зато все его знакомые - видели. Что ж, кому - во сне, а кому - наяву... Выстрелы прекратились, на берегу кто-то копошился. Заурчали моторы, колеса примяли гальку. Тише, тише... Тишина. Пора сушиться. Берег оказался совсем другим - вместо гальки перпендикулярно морю тянулись огромные камни. Есть, где затаиться в случае чего. Мила держалась за Славу и молчала. Даже не всхлипывала, только держалась, дрожала и молчала. Небо разделилось на три части - две темных и одну пыльно-сизую. Мощный луч - куда мощнее милицейских прожекторов, не говоря уже о бандитских фонариках, спустился на землю издалека, наверное - с той стороны неба. - Не бойся, - вдруг проворчала Мила, - это каждую ночь бывает, пограничники освещают море. Чтобы враг не прошел... - А я думал - это Бог. Луч прополз по пустому пляжу, вернулся, еще раз пошарил: в его пустотелом свете казалось, что убитый Славой бандит пытается вылезти из воды и, совсем как живой, трепыхается на волнах прибоя. Слава попытался отцепить сведенные судорогой пальцы девочки: - Я на холм поднимусь и все, - уговаривал он, - только проверю. Посмотрю, может Сашок живой... - но сам не верил своим словам, - я быстро, сейчас же вернусь. Мила не отпускала. - Ну, Милочка, лапочка... - он совершенно не представлял, что нужно говорить в подобных случаях, - у тебя ноги свело, - он попытался растереть ей лодыжки, ее трясло от холода, но судорога уже прошла, только кожа покрыта колючими мурашками. - Там сумка осталась, тебе переодеться надо... - Все, я уже могу идти, - она еле встала, тяжело опираясь о его руку. Слава разжал ей пльцы, и она упала. Не оборачиваясь, Слава быстро пошел вдоль берега, чтобы отыскать путь наверх. На холме никого не осталось. Слава распрямился и прислушался - все тихо. Сумку так и не нашел, пришлось спускаться. Мир и покой, волны плещут, как будто ничего и не было. Заметив впереди неподвижный красный глазок огонька, Слава замер, огонек неохотно по дуге опустился, вздрогнул и вернулся в прежнее положение. Слава приготовился к прыжку. - Это я, - остановил его тихий милин голос, - Тут тебе новые брюки... И сумка наша. Пошли отсюда, потом переоденешься. Смело шагнув вперед, Слава споткнулся обо что-то еще мягкое, но неприятно холодноватое. - Осторожно, здесь труп, - попыталась предупредить Мила. - Штаны ты с него сняла? - Ага. Он на нашей сумке лежал. Наверное, в темноте его не заметили, там ямка такая. Я прямо на него свалилась. - они снова шагали в темноту. Надо в поселок вернуться. - Зачем? - Здесь, наверное, все менты прочесывают. Ты совсем закоченел? Преодолевая брезгливость, Слава натянул грязные штаны, еще сохранившие острый запах чужого человека. Мила протянула ему рубашку: - Не трясись, это твоя, из стиральной машины. Помнишь? Ты меня за нее ругал. Пригодилась. Вдалеке послышались голоса и шум мотора. - Я только теперь врубилась, мы носились вокруг могилы Волошина. Над нудкой. Сейчас выйдем на шоссе и двинем к Кара-Дагу, всех запутаем. А здесь стремно крутиться... - Мила больше не дрожала и, казалось, знала, что говорит. Сухое пыльное шоссе под мертвыми звездами само казалось мертвым. Дорога в ад, подумал Слава. Кара-Даг не столько виднелся, сколько чувствовался впереди - тяжелая черная туша, в шерсти которой можно было спрятаться, затеряться... - Вши, - сказал Слава. - У меня нет. - Мы сами - вши. Или блохи. - Не-а, мы - клопы. Нас давят, а мы - воняем. - Дура ты, Мил, хоть и говоришь, что все понимаешь... Я все понимаю. Мы черти, на самом деле, черти! И идем на Лысую Гору, христианских детей там жрать будем!.. Черти!!! - Тихо! - Мила дернула Славу за собой, подальше от шоссе, прямо в жесткие кусты. Зажала ему рот ладошкой. Слава не сопротивлялся, только всхлипывал: - Черти!.. Черти!.. - Тихо, сука! - зашипела вдруг Мила так злобно и хрипло, что Слава замолчал - и услышал звук мотора. Машина прошла еще немного вперед, и остановилась где-то наверху. Дорога, наверное, уходила вверх - значит, здесь и есть конец поселка, пора сворачивать на Кара-Даг. Хлопнула дверца, кто-то с тихими матюгами продрался сквозь кусты и шаги зашуршали вверх, как раз к Кара-Дагу. Вроде бы, два человека. Пограничники? - Мил, это кто? - Не знаю. Но нам - тоже туда. - А я знаю. Это вурдалаки... - Тихо ты! Они выбрались из кустов на тропу, трупно-синюю под звездами. Низкие кривые деревца корчились со всех сторон - иногда на фоне неба мелькал страшный силуэт голого дерева, убитого молнией. Один раз среди звезд проплыл далеко вверху одинокий столб без проводов. И снова полная темнота, только тропа светится как бы изнутри и ведет все выше хитрыми петлями. Славе это показалось скучным: - Что-то далеко до Лысой Горы. И костра не видно... А ну, как они по бокам спрятались и ща как... - Не надо, Славик, мне страшно. Вдруг, правда, пограничники выскочат... Слава не верил в мифических пограничников. Пограничники жили в телевизоре, и только в конце мая выползали оттуда толпой на свой нелепый праздник. Как-то Слава с Савватием забрели в Парк Горького на день пограничника, с ними еще была Анна, и три дурака в зеленых фуражках решили покуражиться... Слава даже вмешаться не успел: Савватий летал вокруг Анны, как самолетик на веревочке, только длинные ноги мелькали. Через несколько секунд брюки и ботинки Савватия были в крови - не в его крови, конечно. Пограничники лежали ничком, все трое, а их ядовито-зеленые фуражки закатились в три разных лужи - каждая в свою. Слава поэтому не верил в пограничников. А в призраков - пожалуйста, вот они: в черных балахонах, надвигаются со всех сторон. Под рваными краями балахонов суетится своя жизнь - та, что и не жизнь вовсе. Черти, саблезубые муравьи, зеленые камнееды, русалки и вурдалаки. Слава не только видел это все, он даже слышал шаги вурдалаков справа и слева. Два огромных вурдалака - два прозрачных силуэта - с обеих сторон. Правый вурдалак прыгнул, крепкие руки вцепились Славе в шею, он упал на колени. Вурдалак голосом Бека прорычал: - Жора, девку не упусти. Второй вурдалак мешком переваливался где-то рядом, из-под него жалобно пищала Мила. Слава замер. Холодные лапы крепко дежали за горло, вырваться невозможно. Лучше жить стоя, чем умереть на коленях... Или как там Левка говорил? Лучше быть богатым и здоровым... - Скрутил, готово, - отозвался мешок, - не убежит. Пошли к папе. Я знал, Бек, я умный. Рыбачьи караси хиппиш с той стороны подняли, а детки сюда побегут. Не зря меня папа командовать назначил... Ох! Пошли. - Погоди, Жора, погоди, - первый так сжал славино горло, что тьма стала слегка зеленой, - девченку отведем к Цеппелину, засранца я кончу здесь. Хватка ослабла - теперь Славу держала за горло только одна рука, а другой рукой вурдалак что-то искал у себя то ли за пазухой, то ли в кармане. Жертвенный нож! - понял Слава, - а я и есть христианский младенец! Кровь из ног, казалось, вся ушла в землю, даже пальцем пошевелить было невозможно. Мила глухо скулила - ей заткнули рот. - Бек, обиды свои для ментов побереги, как понял? А если не понял, то как? Я командую, Цеппелин тебе сказал и мне сказал. Обиды твои - фуфло, и сам ты... Хватка отпустила совсем, Слава упал лицом в жесткую пыль. Над головой что-то массивное пронеслось и резко затормозило совсем рядом. Послышался один удар - будто плеткой ударили по ковру, но ударили всего один раз. Так не бывает. Жорин голос завизжал на длинной высокой ноте: - Гад! Петух топтаный! Урюк! Сука... - и затих. Мешок упал, скулеж Милы вдруг перешел в визг, потом оборвался. Заскрипели ветки. А мешок лежал и не двигался, будто его убили... Так ведь убили же! На самом деле, Бек зарезал Жору жертвенным ножом! Тут Слава понял, что нож был вовсе не жертвенный, а самый простой, и вурдалаки исчезли, ведь вурдалаки не умирают, а это всего лишь Бек хотел его убить за сломанные зубы. Кровь снова наполнила ноги - земля отдала ее моментально вместе с силой и зрением. Не так уж кругом и темно! Вот Бек, черный, но зубы блестят, и нож тоже, а Жора лежит, и Милы нет, сбежала. Справа дерево мертвое, крепкое, в человеческий рост, слева какая-то дрянь, колючки, наверное. Слава сгруппировался, перекатился на корточки и прыгнул к мертвому дереву. Вот две большие ветки - мертвец протянул ему руки помощи. Слава схватился за верхнюю ветку и, сложившись почти пополам, бросил тело спиной вперед между ветками. Бек ринулся следом и взвыл напоролся лицом на острый сучек. Слава скатился под нижнюю ветку, уцепился за нее рукой, другой рукой уперся в землю и крутанул в воздухе ногами получилось что-то типа упражнения на "коне", Слава баловался в школе легкой атлетикой и еще не забыл, как это делается. Удар пришелся Беку над самой лодыжкой, кроссовки - те самые, видимо, - опять предательски заскользили и Бек упал, стукнувшись лбом о нижнюю ветку. Бежать? Догонит, а еще надо Милу найти. Так потеряемся в темноте. Слава снова сгруппировался - теперь толчок! Схватиться опять за верхнюю ветку, и еще выше, вот еще одна... Бек не успел распрямиться, Слава свалился на него сверху, прямо на голову, вдавив носом в сучья. Нельзя останавливаться, скорее на землю... Приземлившись, Слава еще раз, продолжая движение, съездил Беку по затылку обеими руками. Что-то хрустнуло... Ветка сломалась? Нет, ветка оказалась крепкая, а сломался, скорее всего, нос Бека. Теперь на тропе лежало два мешка - два фальшивых вурдалака. Один из них был мертвый, второй, Бек, стонал, но не двигался. А где Мила? - Милка! - Я тут была. Клево ты, как Джеки Чан, прямо... В голубом свете прожектора капельки пота на милином лице казались бриллиантами. Или льдинками. Прожектора?! Мила уже орала: - Погранцы! Шухер! Она тащила Славу через колючки, то вниз, то, наоборот, вверх - как можно дальше от плотоядного луча. Луч был быстрее, он оказывался спереди, сзади, со всех сторон, иногда пролетал над головой в поисках добычи. Из далекого морского гула иногда выплескивались чьи-то сердитые голоса. Уклон под ногами становился все круче, Слава хотел свернуть в сторону, нырнуть в кусты - но темная стена сбоку оказалась вовсе не кустами. Она была сделана из камня. И под ногами тоже камень, и с другой стороны. Гул моря стал громче, голоса пограничников, наоборот, тише. Луч больше не шарил наверное, он обнаружил жорин труп и решил удовлетвориться падалью. Мила ползла впереди - то есть, сверху, как маленький сизый паучок, все выше. Слава упирался ногами в трещины, руки, не находя опоры, скользили по морщинистой скале. За растения нельзя хвататься, это Слава понял сразу, когда чуть не сорвался вниз. А хоть бы и сорвался... Внизу теперь тоже было небо, только без звезд. Небо, то, которое со звездами, опустилось совсем низко, а впереди морским звуком шумело еще одно небо. Пора отдыхать. Скала оборвалась ровной площадкой с гротом, метра четыре квадратных, не больше. В гроте кто-то нагадил - Слава почуял этот запах и даже обрадовался: место не дикое, люди сюда уже лазили, значит утром можно будет спуститься. Мила плюхнулась ничком у самого края, свесила голову в пропасть. Слава пристроился рядышком, тоже головой к пропасти, стараясь не попасть ногами в дерьмо. Вокруг были звезды, огромные, похожие не на светлячков, а на круглые лампы, как в метро. - Мил, ты профи? - Про что? - Мила вглядывалась в мутную темноту внизу, ее почему-то не интересовали звезды. - Ты скалолаз? - Нет, я вообще в первый раз лезла. - Круто. Слава перевернулся на спину. В нескольких метрах над ними твердо обозначилась вершина. Она не давала небу упасть. Мила заерзала, придвигаясь к Славе поближе. - Это случайно. Я просто погранцов испугалась.