етела в комнату Мила. За ее спиной, сжимая в руках автомат, стоял Макс. Прижавшись спиной к обломкам стола, Евгений Альбертович опрокинул гудящий монитор, руки судорожно сжали пистолет. - Любимый! - подала голос женщина, не прекращая жевать, и сделала несколько шагов по направлению к Луису. Мила, кинувшаяся было к Славе, вдруг заметила сумасшедшие глаза отчима и дрожащий пистолет в его руках, направленный на негра. - Мама!!! - завопила Мила, но было уже поздно. Что-то громко пукнуло, и на белой блузке смуглой женщины стало из черного провала расползаться ярко-алое пятно. Не торопясь, кровь пропитывала шелковую ткань. Загораживая Луису дорогу, женщина глядела на него широко раскрывшимися глазами, попыталась что-то сказать. - Мама! - снова закричала девочка и ринулась к ней, но вовремя пригнулась - следующая пуля, резко чмокнув, попала в бледную краску стены. Трясущимися лапками Евгений Альбертович пытался удержать вздрагивающее оружие: - Ненавижу! Всех вас ненавижу! - он еще раз нажал на курок, но пуля, срикошетив о кафель пола, отлетела к потолку и затерялась в сваленной груде проводов и аппаратуры. Луис толкнул женщину на Евгения Альбертовича, сам прыгнул следом. Пистолет покатился по полу, а Луис поднялся во весь рост, держа правой рукой своего врага за горло. - Луис! Не смей! Макс навел ему в лицо дуло автомата. - Почему? - не понял Луис. - Живой. Он мне нужен живой. - А потом? - Вообще. Живой. Ясно? Мне приказано его не убивать. - Кем? - Какая разница? Отпусти его. Хорошо? Макс коротко махнул дулом. - Нет, - ответил Луис. И тогда Макс выстрелил. Очередь прошила руку Луиса, но тот не ослабил хватку. Следующую очередь Макс пустил Луису в голову. Падая, Луис увлек Евгения альбертовича за собой. Тут Мила вышла из оцепенения. - Мамочка! - перешагнув через вцепившегося последней хваткой смертельно раненного Луиса, сжавшего за горло Евгения Альбертовича, она склонилась к матери. - Мамочка! Подобрав валявшийся на полу шарик кукурузы, Барбара отправила его в рот и последним усилием один раз жевнула, ее лицо перекосилось судорогой, потом расслабилось. Евгению Альбертовичу удалось, наконец, выскользнуть из смертоносных объятий, и когда черные пальцы сжались вновь, уже в последний раз, они только ухватили пустоту. Но огромное безжизненное тело не хотело выпускать барахтающегося под ним врага. - Руку! Дайте же кто-нибудь руку! - еле прохрипел Евгений Альбертович. - Помогите, - в возникшей тишине наконец донесся слабый славин стон. На него никто не обратил внимания. Второй раз Слава не стал пробовать, боялся нарушить хрупкое равновесие между мышечным напряжением и машиной. Мила всхлипывала, обхватив тело матери. Макс подошел вплотную к Евгению Альбертовичу, достал из заднего кармана удостоверение и покрутил у него под носом. - Вопросы есть? И добавил со вздохом: - Где этот ОМОН сраный? Черти их носят! - Есть вопросы, конечно, - Евгений Альбертович перестал барахтаться, успокоился. Встал, отряхнулся и плюхнулся в свое кресло, даже не пытаясь дотянуться до пистолета. - Вопрос первый. Вы сюда явились, как я понял, не просто что-то от меня узнать. Вам необходимо мое долгосрочное сотрудничество. Так? Макс склонился над телом Луиса, пошупал пульс и покачал головой, потом перешел к Славе. Осмотрев приспособления на кресле, попробовал отжать зажимы, его тряхнуло током. Сердито зажужжав, один из приборчиков ткнулся ему в руку своим жалом. Макс только плечами пожал. - Эскейп. - отвернувшись от матери, Мила стряхнула на пол слезинку и села в поваленное у стены кресло. - Чего? Тяжело вздохнув, Мила подобрала откуда-то из-под ног Макса узкую полосу треснувшей клавиатуры и что-то один раз нажала. Мягко крякнув, ослабли ремни, и кресло, наклонившись, небрежно выронило Славу на пол. Одновременно начала медленно-медленно закрываться аварийная дверь, через которую сбежал Атабек. - Вот и все, - меланхолично перебирала тонкими пальчиками в белой коробке с ампулами Мила. - Оставь. Немедленно положи на место! - засуетился было Евгений Альбертович, но, бросив взгляд на автомат Макса, сразу сник. Потом выпрямился: - Вы не ответили. - Да, речь идет о сотрудничестве, - Макс слегка склонил голову набок, причем вы понимаете, что я вас вовсе не в стукачи собираюсь нанять. В целом. Правда, именно сейчас вам предстоит один раз поработать именно стукачом. В некотором роде. Я имею в виду кое-какие бумаги в вашем сейфе вы их отдадите мне. На этом ваша карьера стукача закончится, и продолжится карьера человека, контролирующего, пусть и не в одиночку, а при нашем участии, Юг России и Крым. Впрочем, давайте-ка уточним ваши сферы влияния. Вам не кажется, что их можно увеличить? - Ну что ж, - Евгений Альбертович потер ручки, поудобнее устраиваясь в кресле. На автомат он больше не смотрел. Слава видел этот разговор. Не слышал, а именно видел - как петельки голубого и зеленого тумана сплетаются над головами собеседников в сферическую сеть. Сеть растет, становится больше комнаты, больше подземелья, больше Крыма, больше всей земли. Славе стало скучно. Для него главнее этой сети была боль. Но боль не приходила - потому, наверное, что тело стало деревянным и сухим. Но Слава знал, что это не навсегда. Скоро боль прийдет, падла, забивая сияющие каналы и расширяющуюся капиллярную сеть. Но пока боль не пришла, можно немного полетать под потолком, где Барбара убегает от Луиса, собирая разноцветные съедобные искорки. А внизу все суетятся, только Мила изредка вверх поглядывает, хитро-хитро, да, глядишь, язык покажет! Из коробочки горсть ампул в карман сунула. Опять ворует! Не глядя сунула, вдруг отравится. Одня ампула с цианистым калием, Слава видел, как он голубоватый в кармане среди других болтается, а они все такие разноцветные: морфин - розовый, опий - желтый, еще что-то зеленое, Слава видел формулу - переливаются золотистые щарики, как в калейдоскопе. Потом ослепительная вспышка - и, наконец, пришла боль. Вместе с грохотом выстрела. - Смотри-ка, жив, курилка! - Макс для порядка еще раз влепил Славе пощечину, - Отойдет. Потом повернулся к Миле и смотрел на нее долго и грустно. - Зачем ты это сделала? Положи пушку, кстати. Огромный черный пистолет Луиса все еще был у Милы в руке. Она брезгливо разжала ладошку, и пистолет звонко стукнулся об кафель. - Он убил маму. И сидит, радуется, мир делит. Берите мир себе, целиком. Нечего ему... - Жива твоя мама! - Да?! - Ну... Еле-еле. Но я пульс пощупал. Есть. Слабый. Если ОМОН с вертолетом поспеет, авось вытащим. А вот этого - уже нет. Тело Евгения Альбертовича распростерлось возле кресла. Маленькие ручки все еще были сжаты в последнем довольном жесте. Макс обхватил себя пятерней за небритый подбородок: - Да как же мы без него?.. Эх! И где эти вонючие документы? Ты говорила, у него тут сейф был? - Был. - Где? - У тебя звание-то какое? - брезгливо оттопырила губку Мила. - Подпоручик Киже. Сейф где? - За тобой, в стенке. Макс обернулся, но стена казалась совершенно гладкой, только Слава мог видеть в ней отвратительный бледно-зеленый провал, продолжавшийся в странную бесконечность. Перешагнув через толстое тело Барбары, Макс подошел к Миле и пристально посмотрел ей в глаза: - Девочка, нам очень нужны эти документы. Теперь без них, сама понимаешь, наша акция уже окончательно бессмысленна...- он еле шептал, но на сведенные судорогой славины мышцы этот слабый шелест дествовал подобно грому в свежем, полном озона, майском воздухе, как молния, проходящая сквозь столетнийй дуб, одиноко возвышающийся посреди бескрайнего поля. - Я не знаю шифра,- просматривая на свет прозрачное содержание ампул, Мила пыталась вобрать обратно выплескивающиеся из голубоватых озер изогнутах белков капли,- вот мама, она знала, и Марго тоже. Он от них иногда там прятал всякое, ну они и лазили. А он думал, что это Бек. - А что прятал? - осторожно спросил Макс. - Плейбой. Тут она не выдержала и расплакалась, выронив ампулу. Вытирая дрожащами пальцами грязные мокрые дорожки на щеках, мелко заскулила, цедя тонкий и прерывистый звук дергающимися губами. - Сволочь! - Кто? - не понял Макс. - Ты! Из-за тебя же все произошло! Ты все это заварил, ты! - Я?! Дурочка, - Макс улыбнулся, правда, слегка фальшиво, - ты ведь меня сюда сама привела, не помнишь? Ему помочь,- Макс кивнул на лежащего на полу похолжего на сломанное дерево Славу. - Тогда хватаем его и маму, и пошли отсюда. - Медецинская по... Слова Макса были перебиты ударом приклада - толстый омоновец, неловко подскользнувшись на растекшихся по кафелю славиных фекалиях, в прыжке угодил на пыточное кресло, вырвавшийся из рук автомат задел Макса по лицу и отлетел к закрывавшемуся выходу аварийного прохода. - Ни сместа! Сопротивление бесполезно! - орал стоящий в дверях человек в темном комбинезоне и маске, пока другой верзила выворачивал руку сопротивляющейся Миле. Кто-то, пробежав, наступил на Славу, на плечо. "Наверное, я действительно превратился в дерево,- слабо протекло внутри сознания, потому что боли он не почувствовал, только равнодушно смотрел, как у обыскивающего Макса омоновца застряло в закрывающейся аварийной двери неловкое дуло автомата. - Сплющит или нет?" Сплющило. Оттолкнувшийся от славиного плеча омоновец попал ботинком на слой рассыпавшихся ампул, под ногами неприятно затрещало стекло, и омоновец со всей силы, стараясь устоять на ногах, наступил на красное пятно, обволакивающее крупную грудь женщины, подобно экзотической бабочке-вампиру. Раздался неприятный хруст, возможно, он только послышался Славе, когда каблук, а за ним и почти вся подбитая металлом подошва ботинка чуть провалились внутрь, вслед за пробитыми пулей ребрами. - Мама!!! Чуть осев, Мила безвольно повисла на сильных руках. Дрогнув, опустились, закрывая бездонные пустые глаза, ресницы ее матери, изо рта пошла кровавая пена, глушащая последний хрип. Отпасовав метким ударом из-под ног к стене мешающего Славу, первый омоновец вертел в руках удостоверение Макса. - Эй!- понюхав его в последний раз, он обернулся к другому, который, прислонив Макса к стене, руки в упор на стену, лупил того ребром ладони по почкам. - Петров, отставить! - Так он, гад... - прервался на минуту второй. - Отставить, я сказал, - коммандирским голосом приказал толстый с удостоверением в руках. - Тащи всех наверх, там разберутся! - Трупы брать? - растерянно подал голос кто-то. - Трупы потом,- хмуро буркнув что-то себе под нос, толстый вышел первым. Возмущенно верещала рация, что-то неразборчиво неприличное. Порхавшая под потолком душа Барбары куда-то делась, наверное, вернулась к себе на верх, чтобы снова собирать мерцавшие точки призрачных катушек. Осталось только тело, уже остывающее и страшное, оно вытягивало из Славы остатки животной теплоты в закручивающуюся воронку вихря, над которым вился пустой черный ворон, похожий на прозрачный елочный шарик. Теперь они все висели на одной гигантской елке-карусели. Не хватало веселых разноцветных фанариков, чуть подрагивавших в этой тьме над бездною. - А Славик у нас будет Щелкунчиком! - стоя сзади за спиной, обрадовала его воспитательница. Где-то вдали слышился веселый вальс-вихрь с нежным перезвоном колокольчиков. Но он не имел права туда лететь, потому что его нелегкая функция заключалась в защите этого дерева от врагов, посягающих на орешки. Разжав стиснутые гигантские челюсти, Слава приготовился к бою... И вот часы пробили полночь, когда в стене открылся черный провал крысиного хода. Из него вышел черный принц, который когда-то в черном замке пил по-черному. А может, стрелял из черного пистолета в бежевом "Мерседесе"... Слава сразу его узнал - Николас! Только голов у него было не три, как в сказке, а четыре или пять. Они переходили плавно одна в другую, местами непроизвольно сливаясь в одну черную пустоту. Это настораживало, потому что казалось неправильным. И обидным. Крысы утащили его сабельку, и теперь он остался беззащитен перед врагом, который, внимательно осмотрев помещение, сдвигал мерцающую белизну стены, добирался, сука, до новой норы, прокладывал свой ход в сложенных аккуратными стопочками тайных бумажках. "Туфелька! Срочно нужна туфелька. А я голый, и стукнуть его, гада, больше нечем, и вишу я, как последний дурак, на дурацкой елке! - смяв нестройный хор вальса, реальность навалилась огненным пламенем напалма, растекающегося по темным полоскам вен, - стой! Стой же! Это вещдоки!" Утопив нетолстую папку под балахон, Николас стал быстро пролистывать остальное, наверное, снимал... А новый приступ лихого вальса зароился вокруг Славы. Где-то в небесах парила его новая воспитательница - Варвара, успевшая окреститься и стать его ангелом-хранителем по-совместительству. Ей была пожалована ставка мученицы с минимальным окладом в сто сорок мегабайт и пенсионное удостоверение, обеспечивающее посмертный проезд в общественном транспорте. Она не переставая швыряла туфелькой в черного прица, стащившего ее любимый плейбой. Николас осторожно закрыл сейф и, уходя по черному ходу в свой черный подземный мир, послал ей воздушный поцелуй и спрятал за пазуху одну из туфелек. Теперь ему точно придется перемерить ножки всем знакоммым девушкам! Славе даже стало его немного жаль... Хорошо, хоть, можно, наконец, слезать с этой дурацкой елки, да и вернулись его бравые оловянные солдаты. Почему у них никогда нельзя разобрать лиц? Жалобно пискнув, компьютер выпустил праздничный залп иср и потух. Вот и все, праздник закончен. Рядом поставили брезентовые носилки, с одного края материя чуть отодралась, омоновцы положили славино тело рядом с телом Барбары, но он, не уместившись, вывалился. Кто-то над ним пискляво матернулся и принес другие носилки. На лицо ем набросили кусок халата, он чем-то неприятно пах. От этого знакомого запаха снова захотелось помочиться. - Слышь, парень-то живой! - неуверенно проголосило сзади у ног. - Ну так и что? - недовольно пробасило над головойй. - Так, может, он бандит? - А что, дышит? - Да нет, весь брезент обмочил. Носилки дернулись, и Слава полетел в новую круговерть, с лица спала вонючая тряпка, и в самый нос уткнулась родная, пропахшая порохом и усталостью земля.