Иванов. Я никогда не хотел иметь оркестр.
Врач. Отлично. Так и повторяйте: У меня нет оркестра. У меня никогда не было оркестра. Мне не нужен оркестр.
Иванов. Это верно.
Врач. У меня нет оркестра.
Иванов. Хорошо.
Врач. Отлично.
Иванов. Вы не могли бы сделать мне одолжение?
Врач. Какое?
Иванов. Скажите им, пусть перестанут играть.
Врач. Они перестанут играть, как только вы поймете, что их на самом деле нет.
Иванов встает.
Иванов. У меня нет оркестра.
Звучит один оркестровый аккорд.
Иванов. У меня никогда не было оркестра.
Звучат два аккорда.
Мне не нужен оркестр.
Звучат три аккорда.
Нет никакого оркестра.
Оркестр играет — бравурно и громко. Свет в кабинете гаснет. Освещается камера.
Камера
Все это время Александр спит на своей койке в камере. Возвращается Иванов. Берет палочку от треугольника. Встает около спящего Александра, смотрит на него. Музыка становится тревожной. Потом жуткой. Это кошмарный сон Александра. Музыкальная тема приближается к апофеозу. Но тут Александр вскидывается, просыпается, и музыка обрывается на полутакте. Тишина.
Иванов. Простите. Никакой на них нет управы.
Александр. Ну пожалуйста…
Иванов. Не беспокойтесь, я знаю, как себя вести. Трубачи у меня тут же получают по зубам, скрипачи — по морде, ботинком, вот этим самым. А уж виолончелистам вообще не позавидуешь. Вы на каком инструменте играете?
Александр. Ни на каком.
Иванов: Тогда не тревожьтесь. Расскажите лучше о своем детстве, о семье, о первой учительнице музыки. Как это все начиналось?
Речь Александра должна сопровождаться особым светом и музыкой — это сольная партия.
Александр. Однажды моего друга арестовали за хранение запрещенной книги и продержали в психбольницах полтора года. Мне это показалось странным. Потом, когда его выпустили, арестовали двух писателей, А и Б, которые опубликовали за границей какие-то рассказы, под псевдонимами. За это они, уже под своими настоящими именами, получили один пять, а другой семь лет принудительных трудовых лагерей. Мне это показалось совсем странным. Мой друг В пошел на демонстрацию, протестовать против ареста А и Б. Я его предупреждал, что это безумие, но он не послушался и снова угодил в психушку. Еще один человек, Г, написал кучу писем с описанием суда над А и Б и обсуждал этот суд со своими друзьями, Д, Е, Ж и 3. Их всех арестовали. Тогда И, К, Л, М и еще один, пятый, человек стали протестовать против ареста Д, Е, Ж и 3. Их тоже арестовали. На следующий день забрали и Г. Кстати, пятым был мой друг В, который на тот момент только вышел из психушки, куда его упекли за участие в демонстрации против ареста А и Б. Я и на этот раз его предупреждал, что протестовать против ареста Д, Е, Ж и 3 — чистое безумие. Он получил три года лагерей. Мне это показалось ну совсем несправедливым. Еще один человек, Н, составил книгу по материалам судов над В, И, К, Л и М и вместе с коллегами О, П, Р, С, Т присутствовал на суде над У, который написал воспоминания о своем лагерном сроке, за что получил еще год. На суде выяснилось, что советская армия в 1968 году пришла на помощь дружественной Чехословакии. На следующий день Н, О, П, Р, С и Т решили выйти на Красную площадь. Тут их всех арестовали и отправили — кого в лагерь, кого в психушку, кого в ссылку. Это было в семьдесят первом, после ареста А и Б прошло три года. Срок моего друга В истек одновременно со сроком писателя А. И тут он учудил. Выйдя на свободу, он начал всем рассказывать, что психически здоровых людей отправляют в сумасшедший дом за политику, за несогласие с режимом. Когда выпустили писателя Б, на моего друга В уже снова открыли дело. Его осудили за антисоветскую агитацию и клевету. Приговор — семь лет тюрьмы и лагерей, потом еще пять — ссылки. Видите, сколько вреда от этих писателей.
Тихо и постепенно снова начинает звучать музыкальная тема, исполняемая группой детей на ударных инструментах.
Они портят жизнь нормальным людям. Мое детство было самым обыкновенным. И подростком я был самым обычным. И работал на самой заурядной должности. И женился на простой девушке, которая тихо умерла при родах. Пока моему сыну не исполнилось семь лет, единственно примечательным в моем существовании был друг, которого то и дело арестовывали. А потом я тоже совершил безумство.