– В каком плане?
– Он больше напоминает произведение искусства, нежели рабочего компаньона.
– Спасибо. Я старалась. Но он достаточно прочный. Мор, – я подставила руку, и ворон вспорхнул на нее, – позвольте продемонстрировать этому человеку вашу прочность?
Он молча кивнул, и я, как следует замахнувшись, кинула его прямо в стену. От удара о твердую поверхность биомех разлетелся на несколько десятков металлических деталей, и в то же мгновение они все собрались обратно, каждая на свое место, и птица мягко приземлилась на пол.
– Разве не здорово? Прям для меня. Вот бы все вещи так делали…
Ханс с сомнением посмотрел на птицу, а та, в свою очередь, допрыгала до него по полу, клюнула в ногу, а затем быстро вспорхнула и подлетела ко мне.
– Думаю, я ему не нравлюсь.
– И он открыто заявляет о своей позиции. Разве не восхитительно?!
– Ну пусть сам решает, у меня-то опыт уничтожения таких штук имеется.
Ворон догадывался о смысле сказанного, а потому попытался спрятаться ко мне под одеяло. Я рассмеялась и взяла его на руки, как все нормальные люди берут кошек и маленьких собачек.
– Ты посмотри, что творит, хитрая пернатая задница!
Ханс ухмыльнулся нашей возне с вороном.
– У тебя были домашние животные?
– А то! Черепаха была, ужик, джунгарские хомяки, рыбки… Три кошки. Они, к слову, до сих пор есть. У родителей живут. А у тебя?
– У меня – нет. Но у отца были пираньи.
– Он глава мафии?..
– Можно и так сказать…
– Интригующе. А акул у него не было?
– Не знаю. Не при мне, по крайней мере.
– Слу-ушай, а ты хотел какое-нибудь животное? В детстве, там.
– Питона. Варана. Игуану.
– Своеобразненько. Я в детстве хотела себе крокодила. Основательно так. Много раз говорила о нем родителям, упрашивала… Бедные предки. Им столько всего со мной пришлось пережить.
– Только не говори, что ты была трудным ребенком.
– Ну, моя мама сейчас начала бы это отрицать, но что-то мне подсказывает, что она не до конца откровенна со мной. Мы в детстве прыгали с гаражей в сугробы и песочные кучи, воровали солому, чужие ковры с бельевушки, обмазывали соседские машины грязью, убегали купаться на речку в мае… Обычное такое русское детство.
– В мае?.. Можешь смело это добавлять к твоим положительным особенностям. Ты выжила.
– Ну да. В отличие от другой половины нашей компании. Я шучу. Мы все выжили. Вася докажет.
– Вы с ней вместе росли?
– Ага. Ты сейчас спросил, и, обычно я об этом не задумываюсь, но первая наша встреча была в детском саду. То есть мы дружим уже около двадцати лет, представляешь? О, и ты помнишь те развалины, на которых мы встретились второй раз? Тот заброшенный лагерь в лесу. Нас родители отправляли туда пару раз летом. Сейчас вспоминаю все это и так странно себя ощущаю…
– Сейчас все иначе, как бы банально это ни звучало. Многое, если не все, поменялось.
– Да. И не только у меня. Сейчас девочка из соседнего дома пытается меня убить, Вася далеко, дальше, чем когда-либо (географически, я имею в виду), а я вынуждена прятаться от ботов и камер, которые понаставили в последние несколько лет по всей стране. Это происходит года три, а я до сих пор не могу осознать в полной мере, что же все-таки стряслось с этим миром. Чем мы все это заслужили?.. Нет, ладно, со мной все ясно, как и с Бэзилом, но остальные?.. Многих ведь убили без разбирательств, а они были много добрее обычных людей… И безобиднее.
Входная дверь комнаты распахнулась, и, без предварительного стука, в комнату вбежала Людмила Андреевна. Никто никогда не мог точно определить ее возраст, по мнению людей он колебался от пятнадцати и до сорока лет, но я точно знала, что она старше меня. В руках у нее был поднос с тарелками. Ханс дернулся от неожиданности, но я поспешила его успокоить:
– Спокойно, все свои.
– Ого, а слухи не врут! А Бэзил как обычно никому ничего не сказал, засранец! Вернется – я ему устрою…
– Добрый день, Людмила Андреевна. Как община?
– Спросишь тоже, община! Да это не община уже, это помойка сплошная. Электричества весь день нет, уже генератор скоро накроется. Удивительно, как он еще работает… Кстати, я вот тебе тут поесть притаранила… Но не знала, что с тобой еще кто-то, а то бы вдвое больше взяла.
– Все в порядке, я все равно больше половины не съем, – я вытащила хлеб, положила на него одну котлету из тарелки на подносе и прикрыла еще одним куском хлеба, а остальное отдала попутчику. – Люд, это Ханс. Мой друг, телохранитель и просто шикарный мужик. Ханс, это Людмила Андреевна, местный администратор склада и не только его.
– Приятно познакомиться.
– И мне.
– Так что там с электричеством? Почему еще не починили?
– Потому что руки у них из ж… Извините. Безрукие они, понимаешь? А Бэзилу все равно, он душой далеко за пределами нашей области. А тут ты так удачно подошла…
– Ясно, ясно, можешь не продолжать. Все равно здесь больше заняться нечем, кроме как ремонтировать тут все и чистить. Но чистить я не умею, а потому… Ханс, поможешь дотащить. Провод придется тянуть новый. Я его в жизни не подниму, а ты всегда хотел себе питона, – видя, что он потерял ход моих мыслей, как, собственно, и я сама, я отпустила птицу и поспешила к столу с бумагами, запихивая в рот остатки своего бутерброда. – Так-ф… Гфде было пофледнее… – я проглотила еду, – соединение? Где-то на западе, но где именно? У колодца?
– Нет, там нас уже давно отключили. Последний был дальше на запад, под какой-то улицей…
– Гвардейская?
– Да-да, она самая.
– Хм, далеко же вы зашли… Провода не хватит, следующий разрыв далековато… Придется пройти на север.
– Но там же полный бардак…
– А что делать? Будем разгребать.
– А крысы? И трупные термиты?..
– Да брось ты это, нет там никаких трупных термитов. Так, пара аллигаторов и десяток крыс. Ничего необычного. Да и не я же буду разгребать, – я многозначительно посмотрела на Ханса, и тот даже перестал жевать на мгновение.
– Ну, как знаешь, отговаривать не буду.
– Так… Значит, сто двадцать восемь метров. Запомнила. Кабели стопятидесятиметровые?
– Еще два.
– Вы их вообще забираете после того, как вас отключают от линии?.. Впрочем, ничего не отвечай.
Ханс дал мне стакан воды, напоминая о таблетках, которые нужно принять после еды. Я достала из кармана куртки, лежащей на кровати, пачку с красной полоской. Ханс заметил, что таблетки не те, о чем незамедлительно сообщил в тот же момент. Тогда я уже достала правильные таблетки, на пачке которых была синяя полоса, и запила водой одну штуку. Как он их отличает?..
Поставив стакан, а еще раз сверилась с чертежами родных подземелий.
– Так. Нам нужен фонарь, катушка с проводом и переходник с разветвителем. Бумаги сама заполнишь, а то я уже лицо неофициальное…
– Тебя никто не выкидывал отсюда. Ты все еще числишься среди нас. Так что, если захочешь вернуться…
– Не сейчас. У меня еще есть дело во внешнем мире.
– Ясно. Но запомни – мы всегда рады тебе. Что бы ни случилось.
– Я никогда и не сомневалась в этом. Мы идем? – это уже было брошено Хансу. Тот молча кивнул, мы втроем вышли из комнаты, – Мор, бумагу не ешь. Жди нас, – и я закрыла дверь на ключ.
Людмила спускалась по лестницам наравне со мной, а Ханс чуть позади. Все молчали. Когда мы дошли до склада на самом первом этаже, по коридору от площади, Люда вставила ключ в скважину решетчатых ворот и отперла их, впуская нас в темное помещение с высоким потолком и огромными заставленными всевозможным инструментарием стеллажами.
– Фонарь, – сказала она и кинула мне упомянутый предмет, который она взяла с полки, а я от неожиданности поймала его, а после проверила, работает ли он. – Переходники должны быть где-то здесь, – она порылась в одном ящике, затем в другом, поднялась по полкам стеллажа повыше, словно по лестнице, и в итоге вытащила оттуда нечто, похожее на рогатку, и, спрыгнув, отдала мне. – Теперь катушка, – задумчиво протянула она. – Наверное, у второго выхода, – женщина резко развернулась и пошла меж стеллажей. Мы пошли следом.