– А затылок что?
– Мне сложно объяснить, но в затылке сконцентрирована мужская уверенность.
– Ничего себе… А руки?
– Когда опущены – к кистям стекаются вены. Они становятся более выразительными и их сплетение заворожить должно. Ну и, несомненно, сами ладони и пальцы.
– Большие и длинные?
Мои губы растягиваются в веселой улыбке.
– Говори уже!
Я поворачиваюсь к Ире и с явно порозовевшими щеками поясняю:
– Чтобы они нравились моим бедрам. Вот так схватили их и больше не выпускали. Чтобы и с места сдвинуться не могла.
– Офигеть. Боюсь спросить, что насчет ног!
– Там все просто, твердые и спортивные.
– А, ну да, все очень просто, по сравнению с уверенным затылком и руками, которые будут устраивать твои бедра. Делов то!
За ноутбуком мы сидим целых два часа. Обсуждаем одноклассников, смотрим их фотографии, смеемся и вспоминаем школьные годы. Когда бутылка шампанского становится пустой, нам вдруг взбредает в голову отыскать в «ВК» мальчика, который был в нашем классе самым тихим и странным, девочки даже побаивались одного его взгляда.
– Как его фамилия?
– Хоть ты тресни, не могу вспомнить!
– Погоди! А у тебя есть фотки, которые мы в школе делали? В альбомах таких? Там ведь написаны имена и фамилии! – озвучивает свою идею Ира.
Я залажу в огромный шкаф-купе, что находится в спальне родителей, и, поднявшись по стремянке, ищу на бездонных полках розовый рюкзак, где мама хранит все наши старенькие альбомы. И стоит мне передать его в руки Иры, как тут же моя подруга принимается разглядывать семейные снимки и смеяться надо мной маленькой.
Мы просматриваем почти все альбомы и совершенно забываем о причине, по которой я вытащила этот рюкзак. Уже давно я не заглядывала в это милейшее прошлое, когда мы всей семьей садились в машину и ехали в Крым четверо суток; вот мы с папой и дедушкой выехали утром в поле пострелять из воздушки по пустым бутылкам; здесь мама чистит тонну грибов, которые мы собрали в лесу, а её хмурое выражение лица говорит, что ей совершенно не в кайф этим заниматься. Хорошее какое-то время было. Добрее, чем сейчас. И родственники приходили по выходным, и танцевали дома, и веселились. А теперь каждый в своей каморке, а фотографии стали собираться не в дешевых альбомчиках с бледными обложками, а в бездушных телефонах.
К двенадцати часам Ира понимает, что уже устала и хочет спать. Я, если честно, уже бы как час назад с удовольствием обняла подушку и крепко уснула. Подруга вызывает такси, и пока я наблюдаю за тем, как она пытается зашнуровать свои кеды, меня вдруг посещает очень странная и совершенно неприятная мысль. Я её знаю, поскольку когда-то мы были с ней так близки, что все мое существование вертелось именно вокруг нее. Я узнала, что могу быть неуправляемой стервой и упрямой собственницей. Что бы я и собственница – да никогда! Но нет, у меня срывало кукушку настолько, что я познала кайф всевластия, ей-богу!
– Ладно, дорогая моя, споки-ноки, – целует меня Ира, и мы обнимаемся, – спасибо за ужин! Надо будет повторить, да?
– Даже не обсуждается. Сообщи, как будешь дома.
– Окей. А ты давай садись в «ВК» и ищи мужика. О! Гляди, рифма какая!
– Делать мне больше нечего, – улыбаюсь я и проворачиваю замок на двери, – еще и в интернете его искать.
– Так ведь мужики сейчас ужасно нерешительные! Надо все в свои руки брать, Катя!
– Ой, все!
Выпроводив подругу, я тихонько смеюсь и еще с минуту стою на месте, то и дело останавливая взгляд на своем отражении в большом зеркале.
Почему кроме мамы ни до кого не доходит мое абсолютное нежелание с кем-либо встречаться? Да, нельзя и эгоистично ставить всех мужиков под одну гребенку, но сейчас каждый из них видится мне именно таким, каким был Дима. Нет, не плохим, не жестоким, не ужасным. Дело, наверное, даже не столько в Диме, сколько в моем отношении к нему. Я все время думаю, что к любому, кто проявит ко мне свое внимание, буду относиться точно также.
Приятно?
Да.
Весело?
Да.
Комфортно?
Да.
Любовь?
Наверное.
Когда подобные мысли проникают в голову, я всегда резко выдыхаю и принимаюсь за какую-нибудь работу. Заметила это не так давно и даже рассмеялась своей реакции. Перестав ощущать потребность в отдыхе, я хватаю пахучее средство для зеркал и начинаю протирать и без того сверкающие поверхности, слушая приглушенную песню Селены Гомес. Мое успокоительное сводится к уборке, и чем масштабнее она будет, тем лучше. Однако, протирание зеркал, которых в квартире родителей достаточно, не приводит мои мысли в порядок. Я по-прежнему думаю о будущем, которое слишком беспокоит моего папу, о мужчинах, которые в двадцать семь и старше уже давно обзавелись семьей и остались только те, кому в принципе претит семейная жизнь или кто просто настолько занудный, что нафиг ни одной женщине не нужен.