– Что с ней?
Я собираюсь и говорю.
– Врачи думают, что у нее, возможно, воспаление легких, хотя, с тех пор как она под капельницей, ей стало лучше. Она улыбается и показывает признаки жизни. Они взяли несколько анализов и сейчас она на противовирусном лечении, так что нам остается только наблюдать. Они оставят ее на ночь, но все выглядит хорошо.
Он кивает, вытаскивая свой телефон.
– Улио, да, я в больнице. Мне нужно, чтобы ты подменил меня сегодня вечером на деловом ужине. Я не смогу быть там.
Я моргаю.
Он остается?
– Спасибо. Позвони мне, если понадоблюсь.
Он вешает трубку, возвращаясь обратно в режим Маркуса, и подзывает медсестру.
– Да, сэр? – спрашивает она.
– Нам нужны две раскладные кровати. Если вы не сможете доставить их сюда, то переведите нас в большую палату. Я заплачу, независимо от того, сколько это будет стоить.
Медсестра кивает.
– Да, сэр.
Спустя двадцать минут мы в большой палате с двумя раскладными кроватями. Пенни заснула, свернувшись на своей кроватке. Она все еще кашляет каждые полчаса, и каждый раз, когда она это делает, Маркус рядом потирает ее грудь, успокаивая. Мое сердце разрывается на тысячу маленьких кусочков.
– Я просто собираюсь, – начинаю я, но мой голос дрожит, – мне нужно на свежий воздух.
Маркус, стоя рядом с Пенни, смотрит на меня.
– Ты в порядке?
Я слабо улыбаюсь.
– Конечно.
Нет.
Я поворачиваюсь и спешу из комнаты до того, как расплачусь. Я так устала от слез. Надоело плакать. Почему я не могла найти удивительную, красивую любовь, которая была бы легкой? А не это. Это так чертовски трудно. Слезы струятся по моим щекам, когда я иду без сил по коридору, нуждаясь в свежем воздухе. В момент, когда я выбираюсь наружу, падаю на колени и плачу.
Я плачу за Пенни.
Я плачу за Маркуса.
Я плачу за мою маму.
Но больше всего я плачу просто за себя.
~*~*~*~
Уже поздно. Маркус спит, так же как и Пенни. Я выбираюсь из неудобной больничной койки и подхожу к окну, проходя мимо, смотрю на Маркуса. Он довольно крепко спит в постели со скрещенными руками под головой. Я вбираю в себя всю его красоту, и мое сердце до боли хочет свернуться калачиком в его руках и остаться там. Я сижу на кресле у окна и смотрю на огни города.
Я прижимаю ноги к груди и просто смотрю. Это все, что я могу сделать. Во мне слишком много эмоций, чтобы уснуть. Я погружена в мысли, когда глубокий, хриплый голос прорезает темноту.
– Пенни похожа на мою мать.
Я вздрагиваю. Единственное, что он когда-либо рассказывал мне о своей матери это то, что она умерла, а его отец снова женился.
– Тогда, она, должно быть, была красивой, – шепчу я.
– Да.
– Твой отец любил ее?
Он затихает на минуту.
– Нет. Мой отец был таким же эгоистом, как и я. Он мучил и избивал ее все время. Однажды ночью я нашел ее мертвой в ванной. У нее была передозировка.
Я закрываю глаза, мое тело дрожит.
Боже.
– Ты не такой, как он, – хрипло говорю я. – Ты никогда бы не навредил кому-либо таким способом.
– Не навредил бы? Разве я этого не сделал?
– Нет, – говорю я. – Ты на многое способен, Маркус. Ты разорвал мое сердце, но ты никогда не причинял мне физической боли, и я знаю, что ты никогда бы не сделал этого.
Он снова затих.
Я поворачиваюсь, когда он снова говорит.
– После того, как она умерла, мой отец продолжал жить своей обычной жизнью, как раньше. Словно он не причастен к ее смерти. Словно это не он довел ее до этого. Я ненавидел его. Я презирал его. Когда он снова женился, я так сильно ненавидел ее и ее детей. Я уехал жить к дедушке с разрешения моего отца, когда мне было двенадцать. После этого я его никогда не видел. Он умер несколько лет назад. Рак.
– Справедливость восторжествовала, – говорю я.
– Да.
– А твой дедушка?
– Жесткий, чокнутый, эгоистичный. Вся моя семья была такой. Единственное, чему он меня научил, это быть сильным, иметь твердый характер и никогда не чувствовать. Он знал, что я мог управлять этим бизнесом, он увидел это во мне еще в юном возрасте. К сожалению, он также видел, что я был безрассудным, шлюхой.