Ни слова, разумеется, ни слова. Это исключено. Если Доналд до сих пор не на той стороне, Милдред потеряет голову. Простая человечность не позволяет сообщить ей, что муж ее удрал; что сейчас он, скорее всего, пьян, вооружен и прячется где-то в долине; что на него готовится охота и скоро, вооружась в свой черед, люди пустят по его следу собак, погонятся за ним верхом и на машинах.
Уже несколько минут между Эшбриджами происходило нечто такое, чего, пожалуй, не бывало за все время их брака. В какой-то момент Пи-Эм вернулся к себе в спальню, и Нора совершенно естественно последовала за ним — ей не хотелось прерывать разговор.
Он надел бриджи, фланелевую рубашку, натянул сухие сапоги, достал из ящика шпоры, которыми редко пользовался.
— Который час?
— Половина одиннадцатого. Минут через тридцать взойдет луна. Небо местами очистилось. Дождь перестал.
Он сунул сигары в нагрудный карман рубашки, проверил, не забыл ли спички и носовой платок.
— Да, так будет лучше. Они еще какое-то время просовещаются у Нолендов. Когда наконец решат, каждому придется съездить домой за лошадью. Возьмешь кобылу?
Пи-Эм заколебался. Кобыла, конечно, резвее, но жеребец тяжелей и, главное, выше ростом.
— Нет, возьму Пика.
Этими словами он и ограничился, хотя вопрос был первостепенной важности. Коротенькая фраза «Возьму Пика» действительно значила очень многое.
Больше им нечего было сказать, делать здесь — тоже.
Тем не менее Пи-Эм продолжал расхаживать взад и вперед. Открыл холодильник, достал бутылку пива, собрался откупорить. Но хотелось ему не пива.
— Ты бы захватил с собой капельку спиртного.
В шкафу стояла плоская бутылка виски. Пи-Эм решил было сунуть ее в карман, но передумал, отвинтил пробку, сделал большой глоток.
И не потому, что надеялся доставить себе удовольствие — нет, он испытывал чисто физическую потребность в алкоголе.
На этот раз — все. Ему остается только проститься.
— Кстати, Нора…
— Да?
— Если… Ты же понимаешь, всякое бывает… Отдай, пожалуйста, все мои деньги его жене и малышам.
— Револьвер не берешь?
Он остановился в нерешительности.
— Я даже не из-за Доналда. Есть ведь и другие, а они могут потерять самообладание.
— Нет, не возьму. До свидания. Нора!
— До свидания, Пи-Эм!
Они не расцеловались. Они никогда не целовались.
С минуту оба неловко топтались у двери. Наконец Пи-Эм потрепал жену по плечу, как потрепал бы по шее своего жеребца.
— Попытайся заснуть. Может быть, когда они уедут, Лил станет слишком одиноко и она опять явится сюда?
— Я сама к ней поеду. Если вернешься и не застанешь меня, значит, я у Нолендов.
В полутьме конюшни он оседлал жеребца. Вдали светились окна Нолендов. Пи-Эм показалось, что он слышит шум, ржание. У ворот он остановился.
— Нора!
— Да?
— Принеси все-таки револьвер. Тот, что в кобуре, на поясе.
За тучами угадывалась луна. Пи-Эм надел пояс и почти сразу же съехал с шоссе, чтобы не приближаться к дому Нолендов. Потом обернулся и посмотрел на огни своего ранчо. Он знает Нору: сейчас она закурила сигарету, забилась в кресло, свернулась клубком, в руках журнал.
Лишь отъехав на порядочное расстояние от всякого жилья, он раскурил сигару и пустил коня крупной рысью: до Лошачьего брода по меньшей мере пятнадцать миль.
Собаки уже лаяли. Почем знать, не м-с ли Поуп науськивает их с крыльца Нолендов?
9
Заметив, что у Фолка горит свет, Пи-Эм чуть было не взял в объезд. Потом подумал, что Фолк рыщет сейчас с остальными где-то около Нолендов. Отправляясь куда-нибудь, жители долины частенько не выключают электричество и оставляют двери отпертыми.
Он ограничился тем, что перевел лошадь на шаг — так меньше шуму. Было очень темно: луна до сих пор не вышла из-за туч. Крошечный, низенький домик глядел единственным своим окном в сторону Пи-Эм. Из окна падал белый квадрат света, отчего окружающий мрак казался еще непроглядней.
Внезапно рядом с жеребцом возникла темная масса и раздалось фырканье. Это была вороная лошадь. Сразу же вслед за этим перед Пи-Эм, находившимся метрах в пятидесяти от домика, из темноты выступила человеческая фигура, но в первый момент он различил только белую рубашку.
— Не бойтесь, мистер Эшбридж. Это я, Фолк.
Жеребец Пи-Эм шарахнулся в сторону, но Фолк поймал его за узду.
— Как меня ни убеждали в противном, я чувствовал, что вы поедете искать.
Пи-Эм машинально сделал нетерпеливое движение.
Фолк заторопился.
— Не беспокойтесь, они еще не собрались. Вы их намного опередили. — И без всякого перехода добавил:
— Очень хорошо, что вы здесь. Хочу извиниться перед вами, что так получилось.
Пи-Эм не сразу сообразил, о чем речь.
— Господи, да если бы меня не понесло на реку и я не рассказал, что у меня выпили пиво и все такое, до этого никогда бы не дошло. Заметьте только, я совсем не хотел туда ехать. Увидев вашу машину, я вскочил к себе в грузовик, но не решался вас догонять и погудел в надежде, что вы остановитесь.
Надо же! Такая ничтожная случайность — и спутала все карты!
— А потом, когда они накинулись с расспросами, меня черт дернул упомянуть о револьвере. Часом не знаете, где этот парень?
— Я постараюсь его разыскать. Шансы есть, хоть и небольшие.
— А я не слишком помешаю, если поеду с вами?
Я вас не задержу. Лошадь у меня оседлана.
Пи-Эм даже в голову не пришло возыметь опасения насчет Фолка, и бывший автомеханик, удивительно быстро оказавшись с ним стремя к стремени, пробасил:
— Понимаете, я всегда с маленькими людьми против больших.
Иными словами, за слабых и против сильных.
Бедняга Фолк! Он даже не подозревал, что этими словами как бы выносит приговор Пи-Эм, который всю жизнь старался быть на стороне сильных.
Пи-Эм не рассердился на него. Напротив, проникся к нему доверием. Он был доволен, что рядом, во мраке, есть хоть одна живая душа.
Они ехали то шагом, то мелкой рысью, и разговор их показался бы со стороны очень забавным. Порой, когда местность позволяла пустить лошадей в галоп, Фолк ухитрялся выпалить одну-две фразы.
Беседа прерывалась долгими паузами, которых было больше, чем слов, но молчание ни разу не стало тягостным: оно давало обоим время понять друг друга.
— Они там все стали как бешеные собаки, особенно женщины. Вызвали Рауля. Хотят собрать ковбоев, застрявших на этом берегу. А те, бедняги, выполнят все, что им прикажут. Хотя, может быть, только вид сделают. Их ничего не стоит натравить на шайку скотокрадов — тут они ни перед чем не остановятся. А вот травить одного человека, не зная даже, что он натворил, — это им не улыбается. Я следил за лицом Рауля.
— Обо мне говорили?
— Кто-то обнаружил, что миссис Ноленд нет. Потом, когда она возвращалась, они увидели фары ее машины.
Муж спросил у нее, где она была. Она спокойно ответила:
«Ездила к Hope узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Она сказала мне под вечер, что неважно себя чувствует».
Далеко впереди, в стороне Мексики, небо прочерчивали молнии, на мгновение озаряя вершины гор. Грома не было слышно. Края двух огромных туч посветлели: с минуты на минуту покажется луна.
— Один из мужчин поинтересовался, что вы делаете.
Она ответила: «Спит».
— Кто это был?
— Смайли. Он заявил: «Насколько я его знаю, он этой ночью носу из дома не высунет».
Злое замечание, неоправданно злое и к тому же несправедливое.
— Самая вредная…
— Миссис Поуп?
— Да, маленькая, чернявенькая. Я слышал ее разговор с миссис Пембертон. Выразилась она примерно так: «Зачем нашим мужьям рисковать собой, когда есть люди, которым за это платят? Сейчас лучше промолчать, чтобы не задеть их самолюбие. Но когда они уедут, я позвоню в ногалесскую полицию. Пусть радируют патрулю, который сейчас в долине».
Пи-Эм подумал.
— Нет, она этого не сделает, — отозвался он наконец.