– Я присоединяюсь к этому, – сказал маркиз: – Но вас-то я заставлю поволноваться, за то, что вы меня хотели провести. Так-то вот, друг мой, Гарри.
– Хотел. Но, как известно, и кошелек у вас куда толще моего.
Все рассмеялись. Разговор, продолжавшийся до того времени, когда настала пора переодеваться к обеду, вращался исключительно вокруг лошадей и их достоинств.
Маркиз сидел за столом между герцогиней и леди Сарой единственной, оставшейся незамужней дочерью хозяина дома. Он поймал себя на мысли о том, каким невероятно унылым был бы обед без трех друзей, оказавшихся в гостях. Герцогиня не могла говорить ни о чем другом, как о неправедности соседей, отказавшихся пожертвовать на реставрацию старинного аббатства, которое, как она полагала, является памятником истории. Она бубнила монотонным голосом так, что невозможно было разобрать смысл сказанного. Леди Сара, напротив, вообще ничего не говорила. Когда маркиз в первый раз увидел юную герцогиню, то был неприятно изумлен. Ее отец был человеком приятной наружности, поэтому он полагал, что дочь, уж если и не красавица, то хотя бы, просто симпатичная девушка. Но леди Сара обладала простоватой внешностью, на лице ее написано было унылое выражение, и единственным достоинством оставалось только то, что, подобно матери, она не произносила заунывных монологов.
Маркиз отважился сделать над собой усилие. И когда герцогиня стала изливать Гарри, сидевшему справа от нее, очередную порцию жалоб, обратился к леди Саре:
– Вы поедете с нами завтра на торги?
– Нет. Я не люблю лошадей, – отвечала она.
Маркиз сидел, как громом пораженный:
– Простите, как не любите лошадей? – спросил он, припоминая, что ни одна женщина не говорила ему подобного. Даже те, которые неуверенно держались в седле и не мечтали об охоте верхом, интересовались тем, какая лошадь сейчас у него под седлом, как дела на скачках.
– Я их боюсь, – призналась леди Сара.
– А как же вы обходитесь в полях? У вашего отца здесь великолепные охотничьи угодья. Разве вам не интересно?
– Я полагаю, что охота – это жестоко! Да и потом я не выношу громких звуков.
– И чем же вы занимаетесь? – настаивал маркиз.
– Да ничем особенным. Обычно мы делаем что-нибудь с мамой, – произнесла она беспомощно.
Маркизом овладело тяжкое чувство, сродни тому, как будто пробираешься верхом по непролазной грязи.
– Верно, вы много читаете? Ваш отец обладатель знаменитой библиотеки.
– У меня не остается времени на чтение.
Маркиз заключил, что перед ним одна из самых непривлекательных женщин, из тех, что когда-либо видел. У нее были рыжеватые прилизанные волосы и такого же цвета ресницы. Леди Сара внешне удивительно напоминала хорька.
Стоу внезапно представились золотые волосы Аджанты и ее ясные голубые глаза, сверкающие гневом в тот момент, когда она хотела, чтобы маркиз покинул их дом. Дочь священника бросила ему вызов. Это было в диковинку маркизу, привыкшему, что его всегда и везде ждут, приветливо принимают и стараются оттянуть, момент расставания. Он еще раз предпринял попытку пересилить себя и еще раз обратился к леди Саре:
– А чем вы занимаетесь в Лондоне? Нетрудно предположить, что тамошняя жизнь, с балами и приемами, вам более по душе.
– Мне не нравятся балы. Я брала уроки танцев, но нашла, что танцевать – это довольно трудно, – вяло отозвалась леди Сара. Маркиз понял, что и данная тема ее не волнует.
Возникла некоторая пауза, в которую тотчас же вклинилась герцогиня, дабы напомнить о низких качествах тех, кого не заботят памятники старины. Маркиз вдруг отчетливо понял, что выносить все это до конца своих дней он не в состоянии. Ему живо представились годы, идущие один за другим под без устали бубнящий голос герцогини, мимо неизменной фигуры леди Сары во главе обеденного стола, распространяющей вокруг мертвящую скуку на горе соседям по трапезе.
– Я не смогу этого сделать! – вы дохнул, он едва слышно, но вспомнил о том, чем грозит ему отказ от данного выбора.. Нет, даже леди Сара лучше, чем позорная роль героя бракоразводного процесса, затеянного злейшим врагом.
«Поговорю с герцогом после обеда», – решил он. Но такой возможности не представилось. Сразу же после обеда сели играть в карты. А когда маркиз, выиграв несколько сотен фунтов, поднялся, то обнаружил, что хозяин исчез.
– А где же герцог? – осведомился он у Гарри.
– Его светлость решил быть на торгах со свежей головой. Боится выбросить на ветер те немногие средства, которыми располагает, вдруг подсунут негодную лошадь?
Маркиз рассмеялся:
– Я полностью уверен, что Тревельян никогда не позволит себе подобных поступков.
– На все эти торги никогда нельзя полностью положиться. Да и потом мы имеем дело не со стариком Тревельяном, который всегда был прям, как правда, а с его сыном. А этот молодой человек, по слухам, вполне способен обвести кого угодно вокруг пальца.
– Тогда, действительно, нужно вести себя осторожно, – согласился маркиз.
Только уже когда маркиз добрался до спальни и раздевался с помощью Бена, выполнявшего обязанности постельничьего в отсутствии свиты, блестящая идея осенила его. Маркиз понял, что для спасения необязательно жениться. Сила оружия Вернема иссякнет сразу же после оглашения помолвки! Зачем же тогда идти к алтарю! И не надо связывать свою жизнь с унылым чучелом, вроде леди Сары.
Стоу стоял у окна, уставившись в ночь, а Бен суетливо сновал по комнате в ожидании, пока его отпустят. Наконец, маркиз принял решение:
– Разбуди меня завтра в шесть утра, Бен. Я поеду на Руфусе. Да, и накажи Джиму сопровождать меня на той лошади, на которой тот приехал из Лондона.
Джимом звали конюха, что выехал в Долиш с письмом маркиза.
– Разумеется, ваша светлость. Но, насколько я понимаю, ваша светлость примет завтра участие в торгах.
– Они не начнутся раньше полудня, а я обернусь до завтрака, к Тревельяну поеду в фаэтоне.
– Слушаю, ваша светлость.
Бен собрал вечерний костюм маркиза и двинулся к выходу:
– Покойной ночи, ваша светлость.
Но маркиз уже не слушал, он полностью погрузился в размышления. Приблизительно через час, все хорошенько обдумав, он лег. Перед тем как уснуть, маркиз успел удивиться, насколько умно все рассчитал. Да, он превзошел самого себя, поэтому можно завтра сделать себе в награду за собственную сообразительность маленький подарок, скупив, не считаясь с расходами, всех мало-мальски приличных лошадей.
Стоя на коленях и мурлыкая под нос какую-то песенку, Аджанта мыла пол. День был прекрасен, и она решила, что если управится быстро, то сходит в лес полюбоваться на колокольчики. Раз в году, всего лишь на неделю, лесные лужайки неподалеку от их дома превращались в голубой ковер. Аджанте нравились колокольчики: они были того же цвета, что и ее глаза. И мама как-то раз сказала:
– Каждый раз по весне любуюсь на колокольчики, и их красота живет потом во мне целый год. А когда на душе тоскливо, правда, такое бывает нечасто, вспомню их – и на сердце становится легче.
– О мама, как ты поэтична, – сказала тогда Аджанта с иронией в голосе.
– А я и не могу быть другой, когда у меня есть твой папа и четверо самых восхитительных в мире детей.
«Пойду и погляжу на колокольчики. Они заставят меня забыть о счетах, которые пришлют к концу месяца и о сапогах для верховой езды, так некстати понадобившихся Лилю», – пообещала она сама себе. Она тревожилась за Лиля не меньше, чем отец. «Позаботься о папе», – это были последние слова мамы, обращенные к ней перед смертью. Но ее отец после смерти жены был в ладу с собой только тогда, когда забывался писательской работой, помогавшей ему отвлечься от незаживающей раны – потери самого близкого человека.