— Но почему?
— Твое изобретение приносит колоссальные убытки. Оно феноменально, Сэм. Тебе полагается за него престижная премия или еще какая-нибудь награда. Большой босс считает, что ты — гений. Но алгоритм слишком хорош.
— В смысле?
— Как выяснилось, деньги мы делаем не на том, чтобы свести людей друг с другом, а на том, чтобы подбирать им неудачную пару раз за разом, оставляя надежду на успех. Твой алгоритм слишком эффективен. Доходы от вступительных взносов превысили все мыслимые ожидания, но ежемесячная подписка теперь ничего не приносит. Большой босс теряет уйму денег.
— Но ты ведь сказал: мы его озолотили? — недоумевал Сэм.
— Правильно, а он стремится заработать еще больше. Иначе он не был бы Большим боссом.
— И ты сказал, он жутко доволен тем, как все прошло.
— Именно поэтому он увольняет тебя только сейчас.
Вот вам и доказательство тезиса про хорошую и плохую новость! Тот факт, что Большой босс разбогател, — слабое утешение, когда тебя увольняют.
Вернувшись в отель, Сэм немедля позвонил Мередит, хотя в Сиэтле была еще ночь.
— Ты мстишь мне? — сонно спросила она.
— Сначала хорошую новость или плохую?
— Ой… мм…
— Меня уволили.
— Что?! Почему?
— Джейми говорит, я разоряю Большого босса.
— Но твой алгоритм гениален. Ты сам — гений!
— Никто не спорит. Однако мое изобретение вредит бизнесу. Шумиха скоро уляжется, а алгоритм останется, и все будут ненавидеть меня за то, что я вообще его придумал.
— Я не буду тебя ненавидеть, — заверила его Мередит.
— Конечно, ведь ты безумна.
— Знаешь, тогда я тоже уволюсь.
— Плохая мысль.
— Я организую восстание, подниму весь отдел маркетинга. Посмотрим, как он справится один, когда мы все уйдем.
— Все в порядке, правда?
— Но это нечестно! Тебя должны повысить, а не уволить.
— Отдых пойдет мне на пользу.
— Сэм, мне так жаль. Что я могу для тебя сделать? — Встреть меня завтра днем в аэропорту.
Ливви
В аэропорту его никто не ждал — очень странно. Он прошел паспортный контроль, но никто не бросился ему навстречу. Он забрал багаж, но никто не встретил его у ленты с чемоданами. И никто не позвонил ему, застряв в пробке на пятой автомагистрали, извиняясь и обещая скоро приехать. Пока он прикидывал, стоит ли ему начать волноваться или пора обидеться или разозлиться, она прислала ему эсэмэс: «Прости, прости. Приезжай ко мне, все объясню». В вагоне экспресс-поезда из аэропорта Сэм задумался о том, что нейтральность сообщения не позволяет угадать, в чем же, собственно, дело. Она просто испугалась, или предпочитает парней, у которых есть работа, или осознала: разлука действительно подогревает чувства и ей больше нравится, когда его нет рядом. Или она откроет ему дверь в чем мать родила. Был всего лишь один способ узнать, но Сэм все равно еще тридцать пять раз перечитал сообщение.
Когда Мередит открыла ему дверь, на ней были треники, свитер, шарф, шапка, варежки и нечто похожее на несколько пар носков, надетых поверх друг друга. Другими словами, антоним к слову «голая». Она обняла Сэма, и он почувствовал, как к нему вернулось его легкое. Он не отпускал ее, растягивая это мгновение, а потом прошептал ей на ухо:
— Сейчас август. На улице двадцать пять градусов тепла. Почему ты одета как в январе? Или ты и впрямь безумна!
— Прости, что забыла забрать тебя из аэропорта, — сказала Мередит, отстранившись и отведя взгляд.
— Ничего страшного, — озадаченно ответил Сэм, ожидая разъяснений.
— Похоже, разлука действительно сводит с ума.
— Но ведь я вернулся! — радостно воскликнул он.
— Я не о тебе, у меня бабушка умерла.
Ее обнаружили спустя несколько дней после смерти — и это было, пожалуй, самое скверное. Бабушка Мередит — Оливия, или, как ее все звали, Ливви, — проводила зиму во Флориде, как и любой другой разумный и имеющий на то средства пенсионер из Сиэтла. А на лето она приезжала домой — к дочери, внучке, старинным друзьям и любимым местам, полным воспоминаний. Ливви жила в квартале Фёрст-Хилл, расположенном на небольшой возвышенности. В квартире, где она провела пятьдесят лет жизни, выросли мать и дядя Мередит, а у Мередит прошли там лучшие дни детства. Дочь Ливви вместе с мужем перебрались из города на остров Оркас, чтобы открыть собственную гончарную мастерскую и вести уединенную жизнь художников, поэтому Мередит выросла на ферме в окружении садов, пихтовых лесов и пляжей, обдуваемых всеми ветрами. Однако душа ее всегда рвалась в город, в старую добрую бабушкину квартиру на последнем этаже. Как только ей выпал шанс переехать в Сиэтл, она не задумываясь это сделала и поселилась неподалеку от Ливви.