Суббота, 25 августа 2018 года.
Есть в моей голове такое особенное и для меня самой негласное правило – не думать заранее о том, что может причинять боль. Я сейчас стараюсь не думать о тридцатом числе, но память постоянно делает мне такую медвежью услугу и подбрасывает, и подбрасывает мне напоминания…
Чашка кофе, которого я налила себе до самых краёв, пролилась от того, что Мишка сиганул прыжком молодого гепарда прямо мне на колени, когда я только села и еще не поставила её на стол.
–Осторожно, котик! Ты заденешь мой живот, там сестричка… – начала по привычке я и осеклась… Он уже не сделает ей хуже, чем сделаем ей мы – меньше, чем через неделю. Но Гретхен с ответ легко толкнула меня изнутри. Я старалась сохранять максимальное спокойствие.
Пришли на электронную почту несколько писем из лабораторий. В текстах был разобран диагноз и прогнозы и они нас с Сеней совершенно убедили в правильности принятого решения. Но дома были дети и мы к полудню оставили их на попечение бабушки, а сами пошли бродить по городу. Сеня впервые за долгое время даже закурил. Впрочем, и он вопросительно посмотрел на меня: можно ли?
–Кури, конечно… мне больше не вредно… устало ответила я.
Он с сигаретой в пальцах аккуратно взял меня за талию и приподнял над землей.
–Ты хорошо держишься. Я не смог бы так…
–У меня нет выбора, Сень… Знаешь, я говорила вчера с психологом из Москвы. Она посоветовала написать письмо Гретхен.
–И ты будешь это делать? Я имею в виду, ты хочешь потратить время на это?
–Всё, что бы я сейчас не делала – это трата времени, – вздохнула я. – Мы с тобой оба знаем, что время засасывает нас, как воронка и несёт навстречу беспощадному тридцатому августа… Но я подумала вот, о чем… я напишу письмо, да, но не только его. Я хочу попробовать сделать фотографии о том, что я думаю и чувствую в данный момент. Сфотографировать эту боль – да и не только боль, заморозить в моменте. Снять хорошие и плохие – разные мгновения, а когда после… после станет совсем срывать крышу, я смогу посмотреть на них и о чем-нибудь вспомнить… Поэтому когда мы вернемся обратно, я возьму фотоаппарат.
–Хорошая идея, но это твое профессиональное, да?
–Профессионально я фотографирую совершенно другие вещи. Как могут фотографии пирогов и салатов стоять даже близко с… я даже не знаю… я хочу просто снимать, называй это странным, называй это, как угодно, но если я не смогу сейчас хотя бы делать кадры – я взорвусь. И ещё – я, вообще-то веду дневник…
Тут муж узнал об этом самом дневнике, хотя, конечно, он понятия не имеет, в каком формате я его веду – пишу ли от руки или набираю на компьютере… Но на самом деле здесь нет правильного варианта – я пишу от руки, чтобы потом набрать на компьютере и сделать из этого книгу памяти нашей дочери. Книгу памяти. Если хватит сил. Сейчас я проживаю сплошной чёрный кошмар, такой, который мне никогда даже не снился. Мне всегда казалось, что больные дети рождаются у кого-то другого, а у нас-то уже есть двое здоровых, значит, это не может быть нашей реальностью. Увы. Может.
Мы возвращаемся домой. По счастью, и София Михайловна, и мальчишки тоже как раз вернулись. Мишка шлепает босыми ногами по полу и обнимает мои коленки: „Мама!“ Они – вот они, рядом, живые, здоровые и тёплые, их можно потрогать рукой, почувствовать, обнять… невольная слеза катится по моей щеке, хотя я обещала себе не плакать в присутствии мальчишек.
„Милая, милая Гретхен! Нам с тобой осталось несколько дней – спасибо за это немецкой бюрократии, нам дали целых пять дней на то, чтобы попрощаться. Я надеюсь, что сейчас тебе не больно и ты не чувствуешь той тупой игольной боли, которая засела в моем сердце. Я всё еще (ну, я просто такой человек, который верит до последнего в лучшее) верю, что на следующем ультразвуке нам скажут, что произошла ошибка, что ты здорова и развиваешься согласно срокам… как мне хотелось бы хотя бы раз проснуться и увидеть рядом тёплый живой комочек – тебя… Я люблю тебя.“
Воскресенье, 26 августа 2018 года, осталось 4 дня.
Не хочу никого видеть. Гретхен почти не чувствую, она затихла и сегодня за день шевелилась, может, раза два-три.
Я снимаю, как и собиралась. Пошла в парк перед домом, в котором мы гуляли с младенцем Мишкой в какой-то забытой счастливой (будто бы прошлой) жизни со здоровыми малышами и единственной проблемой – прорезыванием зубок… В парке я немного снимала – листья, тени и блики на воде пруда. Свой живот. Своё отражение в витрине кондитерской. Эти снимки я еще обработаю, они станут черно-белыми (цвета мне сейчас не хочется) – это мой прощальный фотоальбом для дочери. Тот мир, который она никогда не увидит. Это звучит пафосно, конечно. А я вся протестую внутри, но факты… факты… Я снова читала о нашем диагнозе. Нет, мы не можем позволить малышке страдать – пусть она лучше уйдет, так и не узнав, что такое боль… или – узнав? Может быть, ей уже сейчас больно?