–Денис, – говорю, – слушай, давно тебя не видела. Рыбки все уже давно поумирали. А где это мы?
Денис оглядывается, будто раньше и не замечал того, что вокруг него и чешет в затылке:
–Ну… эээ… долго объяснять.
–А кто это с тобой? – снова спрашиваю я.
–Это-то? – он указывает на играющую красным мячом фигуру вдалеке, – а она не со мной. Она с тобой. Пришла с тобой.
Только теперь я вижу, что фигура вдалеке очень маленькая, гораздо меньше Дениса ростом и что она не бегает, а как бы висит над травой.
–Ну, – говорит Денис вдруг, – хорошо, что увиделись, но я пойду.
–А я? – спрашиваю я, беспомощно озираясь по сторонам.
–Неее, – мотает головой мальчик, – тебе нельзя. А вот её я забираю с собой, ей со мной будет лучше.
–Кого забираешь?
–Ну её, – он указывает на ребенка вдали, – Гретхен. Пойдем, Гретхен! Пойдём!
Их фигуры удаляются от меня и вскоре их застилает пелена тумана и силуэты видны лишь смутно. Вдалеке угадываются черты высотного дома, громадой нависающего над берегом. Того самого заброшенного дома… они направляются к нему. Последнее, что я вижу – это летящий прямо мне в лицо ярко-красный мяч, от удара которого я просыпаюсь. Нестерпимо болит голова…
Уже рассвело – летом всегда рассветает рано – ну да, сегодня еще лето, его предпоследний день. Часы, висящие на противоположной стене, показывают 05:14. Я проснулась слишком рано. Медсестра придет за мной только в семь. Я нащупываю рукой под одеялом свой небольшой живот – ну конечно, он не подрос за эту ночь, чуда не случилось, Гретхен не стала больше и уж конечно не стала здоровой. Она не двигается – спит.
Беру телефон. Когда мы только узнали результат генетического анализа, то не могли поверить в то, что это происходит с нашей дочерью. Диагноз, который предполагали врачи изначально, с очень большой вероятностью, не подтвердился – зато подтвердился другой, куда более плохой.
–Дерьмовый, – так и сказал Сеня, почитав статьи о нём на англоязычных ресурсах, – дело гиблое. Гретхен, скорее всего, не доживет до родов, а если и родится, то погибнет вскоре после этого. С такими нарушениями не живут. Лёгким некуда будет рости – и это уже очень скоро.
Мы больше не стеснялись в выражениях. Какой толк корчить из себя святош, когда у тебя смертельно больной ребенок, которого лучше всего уберечь от дальнейших мук? И мы говорим с Сенькой начистоту, не выбирая слов – как чувствуем. Тогда, именно тем вечером, когда пришло письмо с подтвержденным диагнозом, в мой лексикон прочно вошло слово „пиздец“. Потому что другим словом весь ужас ситуации для нас тогда было сложно описать. Повторяешь заветное на букву „п“ – и сразу немного легче. Совсем чуть-чуть. И не при детях, конечно.
Я зарылась под одеяло в тонкую тёмно-сине-зелёную полоску и снова начала читать о нашем диагнозе. По-немецки… по-русски… и всё выходило снова настолько ужасно и безысходно, что слёзы сами покатились по щекам.
–Сейчас, Гретхен, любимая, – на автомате повторяла я, – сегодня. И тогда тебе никогда не будет больно…
Но сомнения еще не до конца выветрились из моей головы… ужасная ситуация.
Снова читаю. Снова сверяю с письмом и со снимками узи. Нет, это всё с нами и о нас…
Я начинаю тихо разговаривать с дочкой и объяснять, что сейчас произойдет. Я чувствую, что так надо. Конечно же, она ничего не поймет и вообще она спит, но не объяснить – это как-то неправильно…
Около семи входит медсестра. Женщина под шестьдесят с короткими черными волосами и свисающим носом, она кажется мне похожей на ведьму – сестра Габриеле. Она просит меня одеться и пройти за ней. Голос у нее прокуренный и резкий. Говорит со мной громко, будто с глухой, хотя я отлично слышу её – и выходит. А я открываю сумку и первым делом выбрасываю в больничное мусорное ведро всё, что у меня было „для беременных“. Все эти вещи больше не понадобятся. Я надеваю то, в чём ехала вчера.
Стук в дверь палаты – это пришел Сеня.
–Готова? – спрашивает он и я понимаю, что нет, к такому невозможно быть полностью готовой.
Мы выходим и идём вслед за медсестрой. Она идёт впереди, грузно впечатывая шаги в пол, а я стараюсь смотреть только себе под ноги. Только вниз – чтобы ненароком не запомнить эти коридоры и двери, картины на стенах и вообще – всё это. В коридоре нас встречает доктор Вебер и он кажется мне сегодня еще неприятнее, чем раньше. Ведьма Габриеле с чувством выполненного долга замирает возле него в ожидании следующих распоряжений. Он говорит, что сейчас мы соблюдем все формальности, подпишем бумаги, потом надо будет пройти в кабинет 2.12., где будет ждать его коллега.