Сеня садится в кресло. Он не знает, что делать, но я кивком головы одобряю то, что он сидит именно там – мне сейчас надо разобраться со своим телом самой. Я ложусь на кровать на бок и подгибаю ноги насколько это возможно. Слёз нет, но меня не покидает ощущение нереальности происходящего. И в какой-то момент мне кажется даже, что рассудок начинает покидать меня. Мне вдруг кажется, что я должна свернуться, как спящая кошка, свить гнездо для котёнка, который никогда не родится живым. Единственное, что я могу теперь – это беззвучно и почти бесслёзно плакать, потому что мне горько и грустно. За окном – послеобеденное августовское небо, немного затянутое облаками. Очень красивый свет. Ветка клёна виднеется за полосками жалюзи и я спрашиваю себя, сколько женщин, рожавших в этой комнате, смотрели на эту ветку и на эти листья? Стук в дверь. Прибегает тощая блондинка с длинными густыми светлыми ресницами – вторая акушерка. Она на бегу представляется именем Франци и интересуется моим самочувствием. Все ОК, – отвечаю я и это, конечно, ложь. Не может быть всё ОК на таких родах. Франци говорит мне еще раз о возможной анестезии.
Мы можем подключить вас к специальному газу, – говорит она, хлопая своими красивыми ресницами (почему я обращаю внимание на такие незначительные мелочи? До сих пор не понимаю.) – тогда вы почти ничего не почувствуете.
Но я не хочу так. Я не готова так. Я не понимаю, как можно просто не почувствовать рождение собственной дочери… И я мотаю головой.
–Вы хотите посмотреть на ребенка после родов? – озабоченно спрашивает девушка и видно, что в её практике бывало уже всякое. – Если не хотите – я могу принести специальный контейнер. Мы положим его вот там, – она неопределенно указывает на место в районе моих ног, – а когда ребенок родится, я положу его туда и мы сразу унесём его на обследование.
–Франци, я хочу не просто увидеть свою дочь, я хочу взять её в руки сразу после родов… я хочу, чтобы это были нормальные роды… понимаете? Контейнер не нужен, спасибо.
На её лице я читаю понимание. Я знаю, что не все могут вынести вид мёртвого ребенка, но на всех – плевать. Сейчас есть только я и мои ощущения.
На часах – 12:27 Потихоньку начинает действовать таблетка, провоцирующая роды – начинает схватывать внизу живота, но пока что это довольно безобидные ощущения. Франци убегает в коридор, где, как я понимаю, должна проконсультироваться с врачём и доложить обстановку.
Сеня, сидя в своём кресле пытается подбадривать меня, но он ужасно растерян и подавлен. Он предлагает что-нибудь почитать мне вслух, чтобы отвлечь.
–Хочешь новости? – спрашивает он, – я буду сразу переводить на русский.
Но слушать новости мне совсем не хочется. Тогда Сенька начинает зачитывать мне на память все стихи, которые он помнит – а помнит он их, надо сказать, немало. Очень жаль, что дочка родится мёртвой и мы никогда не сможем шутить, что во время родов её папа декламировал Бродского и Пастернака… и вообще много таких „очень жаль“ и „никогда не сможем“… в нашей с Гретхен истории…
Так проходит час. Я смотрю на часы, стрелка бегает по кругу и мои глаза тоже пробегают эти круги. Схватки идут регулярно и интервал уменьшается. К тому же становится немного больнее.
–Франци, – обращаюсь я к акушерке, – дело, кажется, пошло.
Она ободряюще треплет меня по плечу и говорит о том, что заглянет через полчасика, а сейчас её вызвали к пациентке.
К пациентке с живым ребёнком, – настойчиво подсовывает мне объяснение моё замутненное сознание. Впрочем, такие мысли нормальны, к сожалению. Я вспоминаю свои предыдущие роды, рождение Мишки – тогда всё прошло настолько быстро и легко, что никто не ожидал – и меньше всего я. И это тоже было летом… – к тебе и твоему ребенку можно уже не спешить – так пусть родится тот, которому ещё нужна помощь.
Я смиряюсь и терплю боль. Я понимаю, что в этот раз никакой награды за мои мучения не будет, в конце не будет маленького тёплого тельца, которое обязательно положат тебе кожа к коже. Не будет поздравлений, не будет ничего того, к чему привыкаешь, когда рождаются живые дети. Интересно, а что будет вообще? Я просто должна довести эту историю до конца.
И я веду свою линию, стискиваю зубы и уже начинаю налегать на ручку-рычаг, когда приходит схватка. Потому что становится больнее. Сенька помогает, как может, на разве по силам ему забрать мою боль? Конечно, конечно нет.
Проходит какое-то бесконечно-долгое количество времени, когда прибегает Франци.
–Я пришла, чтобы остаться с вами, – говорит она. Следом входит госпожа Херц. Они смотрят меня и говорят, что дело и правда идёт, как надо.