Когда я проснулась, было уже утро следующего дня, 21 августа.
Среда, 22 августа 2018 года
На сегодня назначен амниоцентез. Я немного успела морально подготовиться к процедуре, почитала о том, как и что – но разве можно подготовиться полностью, когда вопрос стоит ни много ни мало – о жизни и смерти ребёнка?
Я пыталась работать, но в итоге выпросила удалёнку и засела за обработку старых „хвостов“, которые и так уже просит предъявить начальство. Работать сложно, но хорошо, что работа вообще есть – я хотя бы немного могу отвлечься. Сеня все эти страшные дни совсем не работал – взял отпуск и везде сопровождал меня. Снимал немного напряжение и был первым, с кем я могла поделиться мыслями и чувствами от происходящего. На процедуру взятия околоплодных вод мы тоже пошли вдвоем, так было можно.
Гулкий холл клиники, снующие люди, лифты вверх-вниз… Снова поднимаемся в таком прозрачном лифте на все тот же четвёртый этаж. Нас уже встречает врач, он тоже тот самый, доктор Бауэр собственной персоной.
Мы попадаем в кабинет с проворной медсестрой с очень густыми бровями, которая очень быстро носится, помогая врачу и сама постоянно меня подбадривает и понимающе жмет моё запястье перед процедурой. Уже через несколько секунд я понимаю, почему.
Ложусь на кушетку…
Я стараюсь не смотреть и прошу мужа тоже не смотреть туда, вниз – вместо этого мы смотрим друг на друга. Когда шприц наполняется, я с недоумением и испугом вижу, что воды какого-то странного цвета, они желтые, но не мутные, просто цвет некрасивый, неприятный… Насколько я помню, такого цвета вод у меня не было с мальчиками – оба раза были прозрачные.
Я взволнованно спрашиваю врача, нормально ли, что такой цвет. И он осторожно отвечает, что да, и такое бывает, да, темнее, чем норма, но ничего страшного, пугаться не стоит.
Конечно не стоит, думаю я себе – у нас уже есть, от чего пугаться, а тут – всего-то навсего цвет вод не очень аппетитный, подумаешь.
Шприц уносит медсестра и с этого момента начинается наше ожидание. Толком никто ничего не знает, точного диагноза у нас до сих пор нет.
Я лежу после процедуры какое-то время и мы с Сенькой пытаемся понять, что делать и как делать и вообще, как быть дальше. Место прокола неприятно тянет, но это ощущение вскоре затухает.
Мы? Что у нас есть? У нас есть два подробных УЗИ, на которых сохраняется отставание роста костей и ни о чем хорошем это не говорит. Хочется проснуться от этого кошмара. Хочется приехать сюда в декабре с сумкой, в которой будут лежать персикового цвета одёжки для Гретхен и еще ночная рубашка на пуговках – для меня.
Когда мы выходим из отделения, то сталкиваемся с только что родившей молодой женщиной. Она одета в бежевое платье и аккуратно катит перед собой кроватку с новорожденной малышкой. На табличке, венчающей кроватку, стоит имя: „Margarete Anna Müller“ и дата рождения. Я вздрагиваю. Неужели девочку тоже зовут Маргарете? Или мне показалось? А уже и не проверишь – бежевое платье – оно вон, в другом конце коридора. И я стараюсь сделать вид, будто ничего и не было, а по щекам сами собой катятся, катятся слёзы – от бессилия. Я ничего не могу сделать…
Четверг, 23 августа 2018 года
По нашему случаю собирается целый консилиум.
Доктор Бауэр просит заехать завтра, а на сегодня – ещё одно большое УЗИ – у другого врача.
Едем на другой конец города, в другую клинику. Просторный холл с прохладными голубыми стенами, на рецепции – экзотическая красавица с сотней косичек на голове, упрятанных под нежно-розовой шапочкой. Она быстро перелистывает наши документы и мой материнский паспорт, потом вдруг смотрит мне прямо в глаза из своего окошка и сочувственно кивает. Надо же, думаю, а мне казалось, они тут привычные ко всякой жести…
Девушка (на бейджике написано имя Катрин) просит далеко не уходить и ждать прямо тут же – врач нас сейчас заберёт.
Мне вдруг становится будто бы немного легче, а может, это только кажется от такого количества плохого за последнее время, и я говорю, что тут такое всё голубое, как море. А мы – будто рыбки. И глупо смеюсь. Долго тихо смеюсь, навзрыд – будто рыбки, да. И Гретхен немного толкает меня изнутри, потому что самая главная рыбка тут, безусловно, она.
Приходит высокий и прямой, будто негнущийся, человек в халате – доктор Михаилофф. Несмотря на русскую фамилию, по-русски он ничего сказать не может и со скромной улыбкой повествует что-то о дедушке, бежавшем от советской власти еще в начале прошлого века. Да и вообще, пришли мы сюда, конечно, за другим. Михаилофф интересуется диагнозом и, получив ответ (предположительный, диагноза нет до сих пор), только и комментирует: „Как ужасно.“ Он вообще весь какой-то неподвижный, деревянный и все его черты будто выточены из чего-то твердого.