Так они орали, пока самим не надоело. Потом сразу вдруг умолкли.
- Если бы я захотел, запросто тебя перекричал бы! - презрительно бросил Иезуит Каро.
- Ни за что не смог бы! -сказал Леонардо Серобо.У меня голос громче. Захочу - стану певцом. Таким, как Бениамино Джильи или даже Марио дель Монако...
- А певицей не хочешь стать? - прикидываясь наивным, спросил Иезуит Каро.- Как Эдит Пиаф или Анна Герман... У тебя все данные! Ну, не налетай... Не налетай, говорю! Не то получишь, как дам древнеиндийским приемом.
- Ну ладно, хватит, - миролюбиво заключил Леонардо Серобо.- А над чем вы, собственно, засмеялись? Над Тиграном?
- Нет... Над тем, как его звали... Натаел?
- Натанаел,- поправил я, очень жалея, что они не подрались друг с другом.
- Натанаел? Нет, ты сядь, Тигран, - предложил вдруг Иезуит Каро.-Сядь и расскажи все как следует. Все, что насочинял в уме.
- Ничего я не сочинял! -запротестовал я.-Встретились, познакомились. Нвард тоже была со мной.
- Дочь врача?
- Да. А Нат покупал у деда Гласевоса игрушки.
- Игрушку? Слыхал, Каро?
- Игрушку? Ха-ха! А что он за человек?
- Не знаю,- сказал я.- Но он не шпион и не преступник. Это точно!
- Откуда тебе известно?
- Он сам сказал.
- Вот умник... Какой шпион или преступник скажет, признается, что он шпион или преступник? - Иезуит Каро хлопнул себя ладонью по колену. - Чудак ты, Тигран!
- Но он вовсе не похож ни на шпиона, ни на преступника. Дед Гласевос даже сказал, что Нат - хороший человек.
- Ой, умник! - На этот раз Каро хлопнул по спине Сероба. Тот от боли закричал, и я снова обрадовался: вот, думаю, сейчас подерутся.
- Честное слово, это хороший человек! -сказал я.
- Ой, умник,- снова повторил Иезуит Каро, но на этот раз Леонардо Серобо увильнул от удара и сам треснул Иезуита по затылку.
- Очень интересные вещи ты рассказываешь,- сказал он.
- Вот потому я вчера и не смог прийти! - победоносно закончил я.
- Ясно,- сказал Иезуит Каро.- Сероб, сколько было денег?
- Шестьдесят один рубль семьдесят копеек.
- Ну, хорошо, Тигран-джан. Повеселил нас, и хватит. Давай остальные деньги, и кончим дело - ты свободен. А мы уже сами без тебя выясним, что за человек Натанаел.
- Какие деньги? - удивился я.
- Непонятливый ты. Деньги, говорю, отдай. Остальные тоже отдай, тогда и получишь свoи пять рублей.
- Я все отдал! - опешив от удивления, пробормотал я.
- Все? Потому что очень честный, не так ли?
- Честное слово, все.
- Не клянись. Стыдно. Сколько присвоил. Отдай лучше. Тогда вместо пяти рублей, может, и шесть получишь. Согласен, Сероб?
- Семь тоже можно,- великодушно согласился Леоцардо Серобо.
- Семь много будет! - бросил Иезуит Каро, стрельнув глазами в сторону Леонардо Серобо.
- Хотите, проверьте! - воскликнул я и вывернул карманы.- Ни копейки больше нет. Все отдал!
- Он... нас принимает за наивных детишек! - воскликнул Иезуит Каро. Если бы вчера пришел, может, и поверили бы. Думаешь, не знаем, что у тебя сейчас ни копейки нет? У-ве-ре-ны. Именно поэтому ты и пришел не вчера, а сегодня.
И только тут я понял, что они говорили. Они не верили мне, думали, что я... я... Я чуть не разревелся от злости.
От обиды за то, что меня считают мошенником. И только смог сказать: .
- Я говорю правду!
- Мы эту сказку проверим! - пообещал Иезуит Каро.А пока нечего реветь. Рано еще. Когда надо будет плакать, я тебе напомню. А сейчас даю целых двадцать минут, беги и принеси остальные деньги.
- Мне неоткуда их взять... Ведь... Ни одной...- Комок подступил к горлу и душил меня.
- Ну хорошо, даю полчаса,- сказал Леонардо Серобо.
- Все, сколько у меня было, я принес вам,- сказал я, - Можете не давать мне и обещанных пяти рублей.- Я повернулся и хотел уйти, потому что больше не мог оставаться с ними, но Леонардо Серобо ловко преградил дорогу.
- Сероб, ты слышал: он не хочет денег? - заметил Иезуит Каро.
- Слышал.
- Почему он не хочет?
- Потому что глупый. Я бы на его месте не отказался.
- Ты сам глупый, раз не понимаешь, в чем дело! - сказал Иезуит Каро. Можно представить, сколько он взял себе, раз с легкостью отказывается от пяти рублей.
- Пожалуй, верно. Небось рублей двадцать взял, - нараспев протянул Леонардо Серобо.
- Какие еще двадцать рублей? - попробовал усовестить их я. - Откуда?
- Может, двадцать пять или тридцать... Кто знает? - поддразнил Иезуит Каро.
- Раз так, отдавайте мои пять рублей! - потребовал я.
- Не так, не так, Тигран! Ты себя уже выдал! - Иезуит Каро медленно подошел, смерил меня взглядом с ног до головы и полушепотом сказал: - Через полчаса принесешь! Все!
- Я совсем не...
- Замолчи! - во всю силу, сколько у него было в голосе, закричал Каро.
Так закричал, что Леонардо Серобо вздрогнул. Заметив это, Иезуит Каро победоносно посмотрел на него. И мне показалось, что этим Иезуит Каро хотел сказать: "Видишь, какой у меня голос?" Потом он настолько приблизился ко мне, что я почувствовал на своем лице его горячее дыхание.
- Принесешь, и баста. И в мыслях не держи, что можешь провести нас! И чтоб не забыл!..- Каро не досказал, что я не должен забыть: ребром ладони он так ударил меня по шее, что я на миг чуть сознание не потерял. И сквозь туман вдруг услышал: - Это японский прием. Таким приемом ломают шеи и деревья. Да, чуть не забыл: теперь можешь плакать. Разрешаю. Самое время.
Леонардо Серобо очень обрадовало "остроумие" друга, и он засмеялся.
Потом Каро сказал:
- Теперь ему и пяти минут хватит, чтобы принести деньги. Но не будем его торопить. И так принесет.
- Конечно, принесет. Ну, иди. Да смотри, не пропади. И не вздумай жаловаться брату. Если он узнает, что ты крадешь воск, и сам тебя изобьет. Понял? А мы уж сделаем так, чтобы узнал. Будь уверен! Чего окаменел? Беги.
Я стоял как оглушенный.
- И что за невежественный человек! - услыхал я голос Иезуита Каро.
- Я пошел, - пробормотал я.
- Молодец. До свидания!-засмеялся Иезуит Каро. - Значит, ждем. Если принесешь - получишь шесть рублей. А пропадешь, все равно найдем. И когда найдем, испытаем на тебе еще и древнеиндийский прием. Правда, Сероб?
- Ужасный! - подтвердил Леонардо Серобо.
Я медленно шагаю. Куда? Зачем? Домой? На берег реки?
Не знаю. И не хочу знать.
Сердце как-то сжимается. От японского приема, что ли?
Наверно. Это ведь очень обидно. Вдвоем на одного. В конечном счете, это просто подло.
Сердце сжимается еще и потому, что они не верят мне.
Если бы я хоть копейку утаил, не было бы обидно. Хорошо хоть вы знаете, что я честен! Но почему, почему они не верят мне?
...Я шагаю медленно, а в голове все вертится только один вопрос: "Почему?" Я шагаю и мысленно завидую Гласевосу, который сидит себе под орешником, курит одну за другой цигарки и продает детям игрушки. И думает, наверное, что в мире все несчастья, все неприятности были сто лет назад, когда он и думать не думал, что станет дедом. А сейчас ему только и заботы намастерить вдосталь игрушек и радовать детишек.
Я подхожу к деду Гласевосу. Останавливаюсь чуть поодаль и смотрю, как босые, чумазые малыши пробуют свистки, а потом не без грусти расстаются с крепко зажатыми в ладонях монетками.
Я бы сейчас так хотел быть босым, чумазым малышом, для которого самое большое счастье - обладать глиняным свистком. Я бы тоже с удовольствием купил свисток или, на худой конец, тростниковую свирель, ушел бы за холм и с утра до ночи только и знал бы, что свистел, пока губы не раздуются. А потом пришел бы домой, беззаботно завалился и проспал бы до зари.
Но даже это мне недоступно. Потому что мама вот уже больше года утверждает, что тринадцати, теперь четырнадцатилетнему мальчику стыдно играть в игрушки. И я ей верил. До сегодняшнего дня. До этой минуты.
Вынимаю из кармана свисток, купленный Натанаелом, и изо всех сил дую в него. И хотя в свистке нет воды, в нем вроде что-то булькает, и свист получается такой пронзительный, того и гляди, барабанные перепонки лопнут.