Скорей всего, так бы оно и случилось, не окажись с ними Александры Сергеевны. Всего несколько минут заняли её переговоры с администратором, холодно–вежливой особой, чего только не повидавшей на своём администраторском веку! Лучшие командировочные умы расшаркивались перед нею, но они зря тратили порох, а вот Александра Сергеевна, бывший маляр, сумела найти общий язык с этой неприступной дамой. Не мудрствуя лукаво, напрямик сказала своим сипловатым голосом, что они из южного города Светополя, что их четверо и всем им за семьдесят, что едут они в город Калинов, где не были пятьдесят лет, а лично она не была вообще. Ни в Калинове, ни в Москве — нигде. Знакомых у них тут нет, да они и не собираются задерживаться. День–два, не больше. Обидно умереть, не повидав столицы… В нескольких гостиницах они уже были, одиннадцать рублей прокатали на такси и куда идти дальше, не знают.
— Это ещё мало — одиннадцать, — без улыбки и без сочувствия сказала дама за стойкой.
Александра Сергеевна наклонилась и приставила к уху ладонь.
— Чего?
— Мало, говорю, одиннадцать. Можно и сорок прокатать. — И выложила на полированную стойку четыре голубеньких бланка. —Заполняйте.
Так была решена судьба ночлега. Все трое отправились на вокзал за Дмитрием Филипповичем, а когда вернулись — с ним, вещами и паспортами на дне чемодана, то выяснилось, что супруги Валентина Потаповна и Дмитрий Филиппович, прожившие под одной крышей чуть ли не полстолетия, на самом деле вовсе не супруги.
— А кто же мы? — с улыбкой полюбопытствовала Валентина Потаповна. — Полюбовники?
Администратор, которая собиралась поселить их в один номер, осмотрела их с пристрастием. На «полюбовников» они, конечно, походили мало, да и жили по одному адресу, но тогда почему не расписаны?
В самом деле, почему? Мне трудно ответить на этот вопрос исчерпывающе, но вот некоторые предположения.
В молодые или даже юные годы, помогая красноармейцам, которые «ликвидировали» Дремова, свирепого владыку калиновских лесов, Валентина Потаповна сильно «застудилась». Лечиться не стала, махнула рукой, ибо до собственного ли здоровья, когда такие вокруг события? И поплатилась бездетностью.
Никому не ведомо, знала ли она об этом. Предупреждала ли Дмитрия Филипповича. Я не замечал, чтобы он переживал из‑за этого или упрекал её, но моя память сохранила лишь вторую половину их жизни, когда ни о каких детях не могло быть и речи.
Замуж она вышла уже под тридцать. А раньше? Не находился человек, которого бы полюбила? Не до того было молодой и горячей активистке? У меня хранится пачка пожелтевших документов, перебирая которые я вижу, что кем только не была в свои молодые годы Валентина Потаповна! Мандаты, удостоверения, справки, выписки из протоколов, где фигурируют слова и выражения, звучащие для моего уха архаизмами: ячейка, политшкола, закрытый рабочий кооператив, женорганизатор, слушательница Юридических Курсов при Окружной Коллегии Защитников (все с большой буквы)… И так далее. Как раз в это время и появился в её жизни ладный и видный собой, молодой (на два с половиной года моложе её) Дмитрий Филиппович. Не в её жизни. Рядом. В свою жизнь, напряжённую и стремительную, она его так и не пустила, да и не годился он для этого с его малой грамотностью и вялым общественным темпераментом.
Так или иначе, но факт остаётся фактом: прожив вместе сорок с лишним лет, в числе которых была и война, разлучившая их на четыре года, они не были расписаны. Поэтому в гостинице их поселили порознь. Его отдельно, а женщин, всех трёх, вместе. Он приходил к ним в гости.
Хотя Вероника Потаповна и оконфузилась с гостиницей «Савой», из гидов её все‑таки не разжаловали. Впереди всех шествовала она на своих больных и кривоватых от старости ногах, о которых совсем забыла сейчас, так 0ыла увлечена рассказом о достопримечательностях Красной площади, где они были с моим дедом в тридцать втором году.
— Снег, ветер, а на мне колонковое манто и муфта. Я поскользнулась… Вот здесь… Нет, там… Спасибо, Вячеслав поддержал.
Так говорила, жестикулируя руками в ажурных перчатках, бывшая красавица, но никто не слушал её, ибо те, к кому она обращалась, остановились как вкопанные перед сказочным храмом. Бабушка не заметила этого. Размахивая руками и громко говоря, в одиночестве шла по главной площади страны в элегантном, «как у Нонны», платье и отделанных мехом домашних тапочках. На неё смотрели.
В детстве я не раз подшучивал над ней подобным образом. Звук собственного голоса завораживал её, поэтому она не сразу обнаруживала, что меня нет рядом. Спохватившись, смеялась (сбоку недоставало зубов), грозила мне пальцем и смущённо озиралась. Я был на верху блаженства. Но когда однажды проделал то же самое с Валентиной Потаповной, причём проделал неумышленно, что‑то просто привлекло моё мальчишеское внимание, и я поотстал, не предупредив свою разговорившуюся спутницу, то получил спустя минуту звонкую затрещину. «Оставь для бабушки эти шутки!»