Разве это не чудо, что сохранился не только Калинов, город хоть и маленький, но официальный, известный пусть не всей стране, но некоторым известный (не раз встречали они людей, слыхавших про Калинов или даже некогда побывавших в нем), не чудо ли, что не только Калинов по-прежнему стоит на реке Пёс, на левом её берегу, но и Колчеватики на правом? Вспыхнул и вновь замерцал маячок вместо обретённого, а стало быть, утерянного Калинова.
— И так же переправа туда? — спросила, светлея лицом, Валентина Потаповна.
— Ну! Зимой так, конечно, а лёд идёт — в объезд, через Шунтовку. Яйца у них там дешёвые.
— Мы по голубику туда ходили, — с мечтательной улыбкой вспомнила старшая сестра.
— А клюква! — тотчас добавила младшая.
— Клюква не там, — отклонила Валентина Потаповна.
— Нет, там! — сказала Вероника Потаповна, и начался спор, который могла разрешить только хозяйка, но вместо этого:
— Яйца у них там дешёвые.
Колчеватики решили отложить на потом, а с утра ещё походить по городу, с людьми поговорить и все‑таки попробовать отыскать кого‑то из старожилов кроме почётного гражданина Визалова, к которому у Валентины Потаповны что‑то не лежала душа, а у Вероники Потаповны не лежала ещё больше — ни в чем отставать не желала.
Начали с рынка. Сухая старуха в расстёгнутой черной жакетке продавала стаканами красную смородину.
— Здравствуйте, — громко приветствовала её Валентина Потаповна.
Старуха глянула на неё, на её спутников глянула, задержав взгляд на Веронике Потаповне в её белой шляпе, и процедила сквозь зубы:
— Здравствуйте.
Но это не смутило Валентину Потаповну, пребывающую в оптимистичном (найдут! Обязательно найдут!) настроении. Оторвала от веточки ягоду, положила в рот и скривилась — кислая. Вероника Потаповна тоже оторвала, тоже положила в рот и тоже скривилась — ещё сильнее. Выплюнула.
— Фу! Что это она у вас такая?
Смородинщица молчала. Не вызывала доверия у неё эта компания.
— Да уж какая есть, — с добродушием ответила за неё та, что была, видимо, у них главной. — Вы, простите, давно в Калинове?
Это к смородине отношения не имело. Но в шляпе — требовательно:
— Сколько лет вы тут?
— Подожди, Вера, — мягко остановила её главная. И ещё нежнее: — Мы ищем кого‑нибудь из старожилов.
— А что надо?
— Ничего не надо. Ничего! — засияла синенькими глазками Валентина Потаповна. — Поговорить хотели…
— Выяснить кое‑что надо! — отрезала Вероника и с возмущением сделала накрашенными губами «пфу, пфу», потому что кислота все ещё донимала её.
Когда отошли, так и не добившись вразумительного ответа, Валентина Потаповна сделала ей замечание. Или, лучше сказать, попросила (оптимистичное настроение!):
— Не надо так разговаривать с ними.
С ними… Это ненароком выскочившее словечко многое объясняет в отношении наших героев к калиновским старикам и старухам.
Испокон веков существовало различие в жизненном уровне между югом, богатым югом, то есть югом, где есть не только солнце, но и вода, и средней полосой. Наша земля всегда одаривала своих людей легче, щедрей и разнообразней, чем обширные территории к северу от нас, которые мало того что обидела природа, но и в течение долгого времени обделял человек. Легче, щедрей и разнообразней. И ещё изысканней, что следует отметить особо.
Какой светопольский мальчишка даже в самые трудные годы был лишён удовольствия полакомиться персиком или черешней, о которых многие его сверстники на севере (сравнительном севере!) понятия не имели! А слива «ренклод», такая невзрачная на вид, зелёная даже в момент наивысшей зрелости, но сладкая и сочная необыкновенно? Два таких дерева росло у нас во дворе, у Кошелевых. Разумеется, мы не позволяли их замечательным плодам дойти до наивысшей зрелости, но и на полпути к ней или даже несколько раньше, когда молочно–белой была ещё не затвердевшая косточка, они вполне удовлетворяли нас.
В Светополе нет моря, но до него рукой подать, а курортные места во все времена отличались этакой вольностью. Больше, чем куда‑либо, стекаются сюда живые деньги, и больше, чем где‑либо, здесь праздных людей. Отдыхают, жуируют, тянут винцо и пекутся на солнце на наших глазах, вкалывают же где‑то там, нам невидимые. А чем мы хуже?
Я ни в коей мере не хочу бросить тень на моих земляков. Просто я пытаюсь понять метаморфозу, которую претерпели моя бабушка и её сестра за те полвека, что прожили они на юге. Силюсь объяснить для себя высокомерие, которое вдруг прорывалось в словах и жестах Вероники Потаповны, и то чувство вины, что тщетно пыталась подавить в себе Валентина Потаповна. А ведь вы видели, что весьма относительной была их географическая (скажем так), привилегированность. Однако была, и чуткая Валентина Потаповна уловила это.