Как и предполагала она, в деле была замешана женщина. Качманов–старший назвал её имя: Люда Малютина. Кажется, было это у них серьёзно, но собирались ли пожениться, он не знает. Когда сына призвали в армию, Люда два раза навещала отца. А полтора года спустя он встретил её на улице с Иванюком…
— Я ничего не написал Виктору. Не моё дело. Но, мне кажется, у них из‑за этого… Иванюка он из‑за этого побил. Вы тогда спрашивали меня, но я… Зачем ещё девушку втягивать? — Он подумал и прибавил твёрдо: — Она хорошая девушка.
Картина менялась. Если удастся доказать, что Качманов действовал в состоянии сильного душевного волнения, то в понедельник она без особого труда добьётся переквалификации грозной 109–й статьи в 110–ю. А если это не просто ревность? — ведь Виктор не похож на человека, в котором дремлет зверь. Если это возмездие за поруганную честь девушки?.. Как мало у неё времени, с отчаянием подумала Римма.
— Вы сделали ошибку, что не рассказали мне раньше. — Она выдержала паузу и спросила быстро: — Все? Или есть ещё что‑нибудь?
Качманов не отвёл взгляда.
— Все.
Римма поверила. Но то, что у неё в руках, — слишком мало, это даже не факты, а предположение, которое пока что доказать нечем. Возможно, ей удастся убедить суд в несостоятельности обвинения по 109–й, потребовать возвращения дела на доследование, но это уже риск.
— Где живёт Люда Малютина?
Качманов знал лишь улицу — Московская, но этого оказалось достаточно. Через три минуты на столе у неё лежал адрес. Однако сперва надо было поговорить с Виктором. Отпустив отца, она позвонила начальнику следственного изолятора Мироненко, попросила срочной встречи с заключённым Качмановым.
— Откедова звонишь? — стал допытываться своим хитрым украинским голосом Мироненко. — Из дому, что ли?
— Я в консультации, Иван Тимофеевич. В понедельник суд. Мне необходимо увидеть его сегодня.
— А чего это ты в консультации торчишь? Вон погодка какая! Бабья осень. Баба ты или не баба?
— Баба, Иван Тимофеевич, баба. Но у меня сегодня черная суббота.
Пора бы привыкнуть за шесть лет, что Павел — чужой муж, отец чужого ребёнка, и это бесповоротно, навсегда, и потому какие чувства может вызывать у неё этот посторонний мужчина? — пора бы, но Римма не могла.
Едва он открыл дверь (не слишком уверенно, так что в первое мгновение она решила, что это ещё один клиент, последний), как она вспомнила о скором уже свидании с Валентином. Римму разозлило это. Будто она в чем‑то обманывала Павла! Будто она, брошенная жена, обязана хранить верность бывшему супругу.
По частям, с трезвым любопытством оценивала она его лицо. Строгие губы, которые, пожалуй, слишком тонки, морщина на лбу, узкий, чуть раздвоенный подбородок. Много седины в густых, не редеющих с годами волосах — и наверху, и в длинных курчавившихся баках. Элегантность не тускнела в нем с возрастом — напротив. Брюки тщательно отутюжены, белоснежный джемпер мягко обтекает горло.
— Ты так пристально разглядываешь меня…
Она узнала и эту интонацию полувопроса, и спокойный точный взгляд.
— Сравниваю тебя с одним моим знакомым.
— Ну и как?
Она пожала плечами.
— Ты дашь фору любому мужчине. — И, предоставив ему право самому решать, шутка это или всерьёз, продолжала тем же бесстрастным тоном: — Ты за Наташей? Мне кажется, она не поедет с тобой.
Он молчал, соображая.
— Почему? — произнёс напряжённо. Именно с ним не поедет — так понял.
— Просто не захочет уезжать из города. Даже с тобой. У неё здесь поважнее дела.
Ей было трудно, когда он так смотрел на неё. Она энергично сняла очки и стала протирать их.
— Возможно, мне это только кажется, — прибавила она.
— Наташа встречается с кем‑то?
— Наташе семнадцать лет.
— Ещё нет… — Иногда он бывал поразительно наивен. Это умиляло её. В такие минуты она чувствовала себя свободной от него — сильная, независимая женщина. Она надела очки и посмотрела на него прямо.
— Все женщины от пятнадцати до пятидесяти лет думают о мужчинах. Твоя дочь не является исключением.
Он не спорил. Он вообще редко вступал с ней в перепалки — не было, кажется, случая, чтобы он выходил из них победителем. В их общие времена он объяснял это спецификой работы: «Ты адвокат, и тебе необходим полемический дар. Судье же он ни к чему. Моё дело — выслушивать стороны».