А выслушивать он умел. Римме казалось даже, что находчивость повредила бы ему — острые на язык люди нередко суетливы.
Озабоченно похлопал он по карманам, ища сигареты.
— Здесь можно дымить?
Вместо ответа она подвинула пепельницу с окурками. Он растерялся:
— Прости, — и виновато протянул пачку.
Прикурив, Римма спросила:
— Как твой сын? Не болеет?
— Нет, ничего. Спасибо… С кем встречается Наташа?
А сын — какие пустяки, стоит ли говорить о нем! Ах, эта его неугомонная совесть, за шесть лет не утихомирится никак. Пора бы! Но что делать, если никак не выходит замуж бывшая жена? «Ради него, что ли, сделать это?» Раз у неё уже была такая возможность. Римма вспомнила жизнерадостного лысого старика математика с жёлтыми глазами, который сделал ей предложение через два месяца после смерти жены. Бр–р…
Павел ждал ответа.
— С кем Наташа встречается? Этого я не знаю. Если хочешь, спроси у неё сам.
— Меня не это интересует. Сейчас десятый класс.
— Отразится ли это на учебе?
Он доверчиво посмотрел на неё.
— Да.
Она пожала плечами.
— Я почём знаю! Ей семнадцать лет. Почти семнадцать, — с иронией уточнила она, вспомнив его поправку. — Через два с небольшим года её мать вышла замуж.
— Надеюсь, у Наташи далеко до этого. — А у самого тревога в глазах.
— Ты так говоришь, будто речь идёт о величайшей трагедии.
— А ты считаешь это за благо? — И тотчас, увидела она, пожалел, что дал втянуть себя в этот никчёмный и опасный спор.
Римма тонкой струйкой выпустила дым.
— Я? — спросила она.
— Да нет, это не имеет значения.
Но она не пощадила его:
— Когда я выходила замуж, я считала это за благо.
Глаза его слегка сузились, но взгляда не отвёл. Кажется, он не так понял её: тогда считала, и она, поясняя, выговорила отчётливо:
— Я никогда не жалела о своём раннем браке.
Ни слова не проронил он в ответ. А она смотрела на него и снова терзалась вопросом, который не давал ей покоя вот уже шесть лет: любил он её? Пустое, запоздалое любопытство.
Двумя глубокими затяжками, одна за другой, докурила сигарету.
— У меня к тебе просьба… — Она старательно вмяла окурок в пепельницу. — Ты куда сейчас? За Наташей?
— Да. — Готовность прозвучала в его ожившем голосе: так редко просила о чем‑то бывшая жена. — Она ведь в два приходит?
— В два. Мне в тюрьму надо. Подбросишь?
Ответить не успел: в комнату ворвалась Света Агыше–ва — в ярком платье, в шляпе. Суббота… Прямо с порога затрещала о чем‑то, но, увидев Павла, растерянно осеклась. Праздничное личико приняло выражение постной официальности.
— Здравствуйте, Римма Владимировна. — И прошествовала, стуча каблуками, к своему столу.
Павел поднялся.
— Я подожду в машине.
Усмешкой отметила Римма его деликатность: ни «вас», ни «тебя».
Двумя руками держа шляпу, смотрела Света на уходящего Павла. Это был не профессионально–бесстрастный взгляд адвоката, а иной — взгляд женщины на мужчину. Римма сбоку наблюдала за ней со смешанным чувством гордости и тоски.
— Кто это?
— Судья из Крутинска. А что?
Света закусила губу.
— Там у нас никаких дел нет — в Крутинске?
Девчонка… Римма устало улыбнулась.
— В Крутинске своя адвокатура.
— Да, конечно. — Она положила наконец шляпу. — Римусь, милая, я к тебе с просьбой. Олега помнишь? Высокий такой, с усиками. Он заходил сюда. Лётчик.
— Помню, — сказала Римма и подумала о Валентине. Тот тоже летал, правда, не на военных самолётах — в Аэрофлоте.
Восторженно щебетала Света о своём Олеге:
— Ваше желание, говорит, для меня закон. Ах, так, говорю, тогда покатайте меня на самолёте…
Это могло продолжаться до вечера, а на улице её ждёт Павел. Римма перебила её:
— Ну а просьба‑то?
— Так я же объясняю. Завтра и в понедельник у него нет полётов, два выходных подряд. Приглашает в Сочи слетать. Сегодня — туда, в понедельник — обратно. Отпустишь меня на понедельник? Римусь, дорогая…
— Что у тебя в понедельник?
— Ничего! Должна прийти одна клиентка, Макарова, раздел дома, но это не срочно.
— Ты ей назначила?
— Я же говорю, это не срочно. Дело на конец сентября поставили. Риммочка, милая…
— Но во вторник быть, — строго сказала Римма. — Никакой нелётной погоды, ни задержек рейсов…
— Умру, но буду! — И в порыве благодарности громко чмокнула Римму в щеку. — А ты сегодня прелесть как хороша! Тебе идёт эта причёска.
— Подхалимничаешь?
— Клянусь! Особенно вот так, в профиль, — коснулась она Римминого подбородка. — Ужасно идёт!