– Кажется сидел с Настей как-то.
– Как-то или реально сидел?
– Отвали, Игнат.
Безопасник усмехнулся.
– Чего скалишься? Сам-то помнишь себя? Когда отдыхал душой?
– Работа не позволяет.
– Ну-ну. Или сам себе не позволяешь?
– Я – другое.
– Скажи это кому-то ещё, не мне.
Игнат налил третью.
Когда пьют, не задают вопросов. Не философствуют. Не поднимают темы, которых нельзя касаться.
Совпало, что им обоим необходимо было помолчать в компании. Михаил с Игнатом идеально понимали друг друга, не даром столько лет жили и работали бок о бок.
Мысли Зареченского снова вернулись к жене. И Игнат поинтересовался, что он собирается делать. После случившегося кто-то изменил принятое решение. Он – нет.
Ни к чему…
Когда Настя говорила ему, что любит, он ей верил. В ответ он ей никогда не признавался, потому что считал, что любовь между мужчиной и женщиной не доступна. Да, он относился к числу тех пресловутых циников, для которых отношения между полами строились на доверии, комфорте и приятном сексе. То, что было более – это уже «клиника».
Хватит, насмотрелся он на «любовь» в детстве.
Так насмотрелся, что до сих пор оскомину во рту ощущает.
Их отец любил мать той самой клинической любовью. Сходил по ней с ума. Жить без неё не мог в прямом смысле этого слова.
Михаил с раннего детства знал, что между родителя не всё так просто. Перед ним и позже, когда родилась сестренка, они делали вид, что у них всё хорошо. Шикарно. Что они самая счастливая семья: мама, папа, сын и лапуля-доча. На людях так и было, но когда взрослые оставались одни… Михаил слышал, как родители часто ссорятся, закрыв двери. И иногда они забывали, что в доме не одни.
Первый раз маленький Миша услышал их разговор, проходя мимо отцовского кабинета.
– Коля, нет…
– Лида, черт побери, сколько можно…
Злой, агрессивный голос отца удивил Мишу. Он никогда не разговаривал в подобном тоне ни с ним, ни тем более с мамой. Поэтому маленький Михаил и притормозил, он с детства отличался любопытством.
– Коля, я не хочу.
– А когда ты хочешь?! Скажи, когда?..
– Коля…
Послышался шум, напоминающий легкую борьбу.
– Лида, я люблю тебя, ты это знаешь… Я схожу по тебе с ума! Подыхаю без тебя! Да я как подросток каждую ночь дрочу, вспоминая, как ты прикасаешься ко мне своими пальчиками! А что в итоге?
Далее следовал всхлип, напугавший не на шутку Мишу. Но и слова отца врезались в сознание. Миша был достаточно взрослым, чтобы понимать значение слова «дрочу».
– Хорошо, Коль, давай здесь. Только, прошу, по-быстрому. Ладно?
– Маленькая моя…
– Коль, по-быстрому, прошу…
Мама Михаила, потрясающе красивая, всегда ухоженная женщина с мягким взглядом оказалась абсолютно холодной в отношении секса. Подобные разговоры будут всплывать не раз в их доме, разбавленные обвинением Лидии в измене мужу. Тот будет вспыхивать и кричать: «Если бы ты со мной спала, подобного не было бы!»
В какой-то момент скандалы родителей выйдут за пределы спальни и кабинета, и упреки будут сыпаться при взрослеющем сыне.
Михаил видел, как отец относился к матери. Как он смотрел на неё. Как сдувал пылинки.
Порой его взгляд напоминал взгляд безумца, одержимого одной единственной женщиной.
– Я жить без неё не могу, сын… Подыхаю…
Михаилу исполнится шестнадцать, когда отец, получив очередной отказ от матери, напьется.
– А другие? Секретарша Вика… модель Надежда…
– Другие… Нет других, сын. Нет. И никогда не будет. Запомни, любовь – это яд. Это – проклятье. Не дар, как пытаются нам его преподнести и навязать. Нет ничего хуже в жизни, чем эта долбанная любовь. Зависимость от другого человека. Необходимость видеть, чувствовать, быть рядом. Не влюбляйся, сын. Не позволяй яду проникнуть в кровь и отравить твою жизнь. А мама… Мама у тебя потрясающая. Самая лучшая…
Отец говорил противоречиво. Надрывисто.
А потом Михаил помогал ему дойти до спальни, потому что тот был не в состоянии передвигаться самостоятельно.
Михаил запомнил его слова, да и они полностью совпадали с его взглядом на мир и на женщин в частности.
К тому же он точно знал, ПОЧЕМУ погибли его родители в один из дождливых осенних вечеров…
Поэтому он даже не спрашивал себя: а что он чувствует к жене. Любит или любил ли Настю? Когда он задавал себе подобный вопрос, то всегда вспоминал Дину, родную сестру: «Задаешься подобным вопросом, значит, не любишь. Это аксиома».
Кого-кого Зареченский любил, так это свою немного сумасшедшую младшую сестренку, увлеченную лженаукой – парапсихологией. Они остались сиротами, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, ей – восемь. Лишь благодаря связям, и тому, что он всё же оказался совершеннолетним, ему позволили взять опеку над Диной.