Он встал, прошелся, будто в поисках сигареты, сделал полуоборот на одной ноге, пернул и пробормотал, «обнаруживая» сигарету на ручке кресла:
— Ветер и Всемудрость Джека Лаптона.
Он ухмыльнулся. Это он извлек из другого участка своего мозга, даже еще меньше, и, возможно, оккупированного коротышками. Но с другой стороны, для острот и каламбуров полной мощности не требуется.
— Ну, согласно моему взвешенному, для немногих это может быть правдой. Я хочу сказать: ведь вроде бы полагают, что у преступников есть какой-то ущербный ген, что-то щелкает в их черепушках, и внезапно они вновь под лестницей выкапывают полосатую форму и мешок, надписанный «ТЫРБАЖ». Может быть, для преступэлементов. Но для большинства людей? Большинство людей других людей не убивают. Большинство людей, сказал бы я, крепко держат коротышек под каблуком. Большинство людей контролируют свои эмоции, верно? Возможно, это непросто, но они справляются. То есть они контролируют их в достаточной мере, верно? А в этом вся суть, именно то, о чем мы говорим. И не касаясь неврологии вопроса, я сказал бы, что второй элемент вполне отдает себе отчет, с какой стороны их хлеб намазан, либо, быть может, блюстители порядка действительно умеют обращаться с ними.
— Но ты же трахаешь, по твоему выражению, чужих жен.
— А? Но при чем тут это?
— Ну, ты же сказал, что на это, в частности, тебя побуждает недоразвитая часть твоего мозга. Так что выходит, что она берет над тобой верх.
— И я надеюсь, в данных пределах будет продолжать и дальше. Фигура речи, мой мальчик, фигура речи.
В эту пятницу, вернувшись домой в Хемпшир, Джек был не просто вежливо рад увидеть как деревенскую обстановку, так и свою жену. Когда он свернул на машине в ворота, бантамы бросились в пеструю паническую рассыпную; запах душистого горошка в недвижном вечернем воздухе восхитил его; входная дверь, которая всю зиму впускала в дом сквозняки, теперь умилила его своей живописной ущербностью. Джек не внушал себе иллюзий о деревенских идиллиях, он только внушал себе иллюзию о двухдневной деревенской идиллии.
— Вот моя Искрулька, — сказал он, когда Сью вышла из кухни поздороваться с ним. После того как он не виделся с ней пять дней, ему нравилось подыгрывать жизнелюбивой, динамичной ирландской стороне ее натуры, и он поздравил себя, что у него достало духа жениться на женщине с характером. Он раскованно-собственнически скользнул глазами по ее плавному абрису, резким чертам лица, смуглоте и остался доволен тем, что увидел. Частично раскованность объяснялась тем, что у него не было конкретной причины ощущать себя виноватым, а частично тем, что была пятница. Больше всего он любил свою жену по пятницам.
Сью, со своей стороны, казалось, была счастлива таким началом конца недели. И пока они насыщались пирогом с начинкой из говяжьего фарша и почек, сидя за обеденным столом, а из соседней комнаты веяло деревенским дымом, она делилась с ним колодезными сплетнями, а он отвечал лондонскими новостями.
— И еще одно. Помнишь, я рассказывал тебе, как несколько недель назад меня навестил Грэм?
— Да.
— Ну, так он снова приходил. Вернее, приходили Хендрики, он и она, но раздельно. Грэм и Энн. — Джек обещал молчать об их визитах, но он ни секунды не колебался. В конце-то концов, он славился своей ненадежностью, и никто в здравом уме не мог ожидать, что он сдержит свое обещание; репутацией хранителя тайн его не награждали, ведь так? Кроме того, жены вообще не в счет, таков закон, разве нет?
Когда он назвал Энн, Сью пробуравила его взглядом, а потому он поторопился с объяснениями:
— Видимо, Грэм все еще не в силах принять ее прошлое, и старина Джек получил роль отца-исповедника.
— Ты, полагаю, урчишь от удовольствия.
— Есть немножко. Хотя я не завидую господам попам, вынужденным заниматься этим все время.
— Ну, у них есть их книга со всеми ответами на все случаи, ведь так? Просто справься об этом в старом черном томе, и чем бы это ни оказалось, прекрати это делать.
Джек засмеялся, перегнулся через стол и поцеловал свою жену в висок, полуоткрыв губы. Он подумал, что она умна, она подумала, что он сентиментален.
— Ну и какой же совет ты дал?
— Ну, по-моему, Энн я сказал, чтобы она повезла его куда-нибудь отдохнуть, а Грэму наговорил всякого, но он как будто избрал только одно: снова начал онанировать.
Сью засмеялась. Она всегда недолюбливала Энн, находя ее немножко слишком броской, немножко слишком самодостаточной, не допускающей в меру ошибок, чтобы сохранять человечность. Броско-плоской дрянью как-то назвала она ее в разговоре с Джеком, но тогда были смягчающие обстоятельства. Ну а Грэм — он был достаточно симпатичным, но… немножко тряпкой, никуда не денешься. Только подумать — расстраиваться из-за прошлого. Если уж тебе требуются бессонные ночи, у подавляющего большинства людей хватит материала и в настоящем.