Чёрт, да что я вообще собиралась сказать, чтобы это звучало хотя бы нормально? Шансов с самого начала не было.
– Сколько времени? – она резко поднимается и разворачивается ко мне, так что мы вдруг оказываемся лицом к лицу.
– Сколько тебе потребуется, – я сначала говорю это, но потом вспоминаю, что она всё-таки пугает меня, и поправляю, потупившись. – До утра.
Отпускаю все свои желания, отступаю назад, отдаваясь сумеречной дымке, и на моё место приходит она.
***
– Ты вечность тут собираешься стоять? Так нельзя!
Я притаилась в коридоре, как шпион советской разведки, и всё никак не могла совладать со своими коленями. Дрожали очень. В рваной майке, в дурацких шортах с пандами. И мне раньше как-то не доставало такого бойкого внутреннего голоса без всяких принципов.
– Я сейчас заберу контроль над телом, – мрачно и даже где-то язвительно пообещала вторая я, бескомпромиссно надавливая на самое больное.
Ну, он был там, в кухне. Стоял, опершись рукой на сломанную стиралку, поглощённый своими дьявольскими бумажками. Я боялась, что войду, и всё будет как прежде. Та же глухая бетонная стена, о которую сколько не бейся, а только кости себе сломаешь.
– Ну ладно-ладно, – вынужденно сдалась напору, заводя глаза к потолку. – Нашла, чем шантажировать.
Из скользкой коридорной тьмы, продуваемой сквозняками, тихо выхожу на свет, ступая босыми ногами на холодную плитку. Становлюсь перед ним.
– Завтра опять на занятиях будешь варёная, – Дьявол отрывает взгляд от бумаг и тотчас строго переводит его на меня. – Почему не спишь?
– Постель без тебя холодная.
Я сначала прикусываю язык, думая, что, наверное, она бы так не ответила. Но потом понимаю, что она бы ответила именно так. Князь со вздохом принимает меня в объятия, нюхает волосы, трётся о макушку носом, смыкая руки на пояснице.
– Горе луковое.
Я поднимаю голову, тянусь к его губам и замираю в сантиметре. Я боюсь. Боюсь так их и не почувствовать. Боюсь, что всё это сон и издевательсво, и что оно исчезнет или исчезну я.
Чудовищно ухает сердце, часто и тяжело, будто я только что с марафона. И уже не кажутся такими туманными перспективы словить какой-нибудь приступ.
Я всё-таки целую его, мягко и осторожно. Сначала чмокаю верхнюю губу, потом нижнюю, но когда он начинает отвечать, всё перестаёт выглядеть так… нормально. Меня неожиданно и резко втягивают в какое-то бескомпромиссное безумие, которое зажигает в тебе всё, что может ещё гореть, топят в нём, и я беспомощно поскуливаю, запуская пальцы Князю в волосы, и ничего не могу с собой поделать. Боже, храни его умение целоваться. Когда мы слегка отстраняемся, напоённые сладкой густой, как карамель, бредовостью, он мои лицо в свои руки берёт и…
– Ты думала, я тебя не узнаю. Чёрт возьми.
– Хе-хе, – доверительно бодаю его в грудь. Хотел ещё что-то сказать, но задохнулся.
Ты сейчас привык видеть немного другую меня, и это, честно говоря, жутко волнительно. Я уже не та девочка, которой была в начале, чистая, почти без шрамов. Теперь на мне не осталось живого места.
И ещё… Сжимаюсь и чувствую холод даже в его руках.
«Как я тебя ненавижу, если бы ты…».
– Знаешь, когда ты говоришь такие вещи, мне не хочется возвращаться. Вообще, – признаюсь тихо, голосом с хрипотцой, потому что, наверное, сквозняки взяли наконец своё, и мне правда стоило бы заклеить окна.
– Замолчи, – говорит Князь, и это странно, потому что в его голосе нет приказных и командных ноток, а доверия вдруг столько, что с непривычки страшно им захлебнуться.
– Неправильно ведь, что я столько боли тебе причиняю, – продолжаю бормотать ему куда-то в район ключицы. – Может, это и не стоит того?
– Я прошу тебя.
– Почему?
Почему? Я наконец поднимаю лицо, чтобы заглянуть ему в глаза. И это не такой уж сложный вопрос. Потому что…
«Я люблю тебя, сколько бы боли ты мне не причинила».
Но на кухне хрущёвки, это, наверное, так смешно звучало бы. Он не говорит. Ни у одной меня есть слова, которые страшно произносить. Но я знаю, что он имеет это в виду, когда целует в висок, подхватывает на руки, несёт в спальню.
И, в общем, всё правильно.
– И ты больше никогда меня не оставишь, – вот. Теперь нотки командные. Он нависает надо мной и кажется особенно большим, когда ты заперт в человеческом теле.
– Я оставлю тебя утром, – смеюсь. – У меня такой договор с собой.
И это не так плохо. До утра можно много чего успеть. Занятья любовью, потом лежать, обнявшись и смотреть друг другу в глаза. Под утро гладить его лицо, когда он задремлет. С этим планом Князь согласен и целовать начинает первым, переплетая свои пальцы с моими под аккомпанемент из аритмии. Я растрёпанная, пьяная и дурная, даже не сразу подключаюсь к процессу, сначала наблюдая и подчиняясь ему с искренним ошалением, чувствуя, как прочно и наглухо сносит крышу.
Сейчас я очень люблю его трепещущие ресницы, губы со такой горчинкой, что к ним хочется припадать снова и снова. Внутреннее я протестует против такого разврата с требованием убрать руки оттуда, где им быть не следует, и мне от таких возмущений только страшно и весело становится, но совсем не стыдно. Я ближе жмусь, закусывая губу, восторженно всхлипывая и выгибаясь от тех вещей, что он творит со мной. И больше вообще ни о чём не думаю.
Мы, может, вообще видим друг друга в последний раз вот так. Никто же не дал гарантии, что всё получится. Никто же не обещал нам счастья. Мы сами его возьмём.
Будет у нас маленькое и тёплое на двоих, прямо как вот это безумие. Я всё это рассказываю ему, а потом мы лежим обнявшись, молча.
– Кстати… – Дьявол вдруг приоткрывает один глаз и немного щурится.
***
– Кстати, я тут кое-что нашёл в твоей куртке. Потрудись объяснить, что в её кармане делают красные «Мальборо».
– Это же не честно! Это же ни разу не честно! – внутренне я ору прямо благим матом. И если бы додумалась вот так заорать в голос – неминуемо перебудила бы соседей, кроме дяди Паши с его бессонницей. – Почему как миловаться с ним, так ты первая, а как разбираться с куревом, так моя очередь?!
– А как ты хотела? – Сиера невозмутимо разводит руками. – Я ведь предупреждала, что смешно не будет.
Но это она лукавит. Судя по голосу, ей сейчас очень-очень смешно.