Когда Микки заснул, стало легче: по крайней мере, его стоны и скулёж не давили на нервы. Калеб вздохнул и расслабился — теперь дело должно было пойти довольно легко: он принимал роды всего пару раз, потому что кесарево сечение и аппендэктомия — простейшие операции, для которых не задействуют таких высококлассных специалистов. Принять роды — это ерунда, пусть даже ребёнок необычный.
Вообще-то, Калеб готовился к худшему. Он не имел представления о том, как должно выглядеть дитя двух инопланетных рас, и был морально готов к тому, что ребёнок окажется уродлив, нежизнеспособен, даже мёртв. Он запоздало подумал о том, что ему, вероятно, и не пришлось бы ничего делать, и так была вероятность, что малыш не проживёт и пяти минут.
Во время операции в комнате стояла напряжённая тишина. Джош вышел: во-первых, он не очень-то хотел смотреть, а во-вторых боялся навредить ребёнку. В конце концов, операция должна проходить в полной изоляции и стерильности. Яут, правда, уходить отказался, но присутствие при родах отца ребёнка и на Земле считалось нормальным, правда, не при полостной операции, но с Аайнаром сложно было спорить. Он сидел себе тихонько в углу, вздыхал, клекотал, щёлкал, но не лез под руку и вообще не мешал. Калеб работал быстро, уверенно, и Аайнар, хоть и относился к нему с большим подозрением, успокоился. Даже он в плавных и чётких движениях рассмотрел профессионала и удостоверился, что поступил как нельзя лучше, когда притащил этого скрытного и опасного умана на свой корабль.
Вскоре Калеб уже держал в руках существо действительно странное, но не ужасное. Младенец был чуть крупнее обычного человеческого, но по весу сошёл бы за малыша, которого родители гордо зовут «богатырём». Лицо у него было вполне себе «уманское», с отцовским курносым носиком и голубыми глазами, как и положено человеческому младенцу. Лысую голову покрывали малюсенькие бугорки, которые должны со временем превратиться в такую же копну дредлоков, как у Аайнара, только посветлее. Он был весь серый, как яутжа, и кожу его покрывал сетчатый узор, но в целом он не смотрелся как что-то отвратительное. Ребёнок как ребёнок, без жвал, без когтей. Обычный альфа, только странного цвета. А дреды — велика странность, пусть даже они будут и кожистые, живые. Да, это был альфа — ни девочка, ни омега у Микки и Аайнара родиться в принципе не могли. И пищал он вполне человеческим голоском, сучил маленькими руками и ногами, и Калеб даже не удержался от улыбки.
Славный был малыш, очень славный. Должен был вырасти красивый, как Микки, сильный, как Аайнар. Правда, бедняга был обречён на одиночество — ни друзей, ни школы, ни своей собственной семьи, ни детей. Если только голубки не решат обзавестись вторым ребёнком — тогда хоть проблема дружбы будет решена. Но даже дружба с братом едва ли сможет что-то исправить. Калеб не разбирался в психологии яутов, но он был уверен, что мальчику обязательно захочется узнать, откуда они взялись на этой пустынной планете, почему они такие разные, кто он сам и откуда, почему они совсем одни. Едва ли родители смогут ответить на все эти вопросы, не травмировав его.
Лучше бы было, если бы малыш так и не узнал, что существуют населённые планеты, что бывают другие дети, бывает дружба и любовь. Сложно хотеть того, чего не знаешь. Калеб решил, что обязательно скажет об этом Микки, когда тот очнётся. Предупредит, что малыш должен жить как Маугли, не зная о большом мире, не зная о людях и яутах, зная только, что есть он и его родители. Так будет лучше. Определённо, так будет лучше для него.
***
Джош и Калеб прожили на корабле вместе с Аайнаром, Микки и их сыном полгода, чтобы убедиться, что мальчик растёт и развивается нормально, что ему не требуется врачебная помощь.
Он рос здоровым и весёлым ребёнком, и волноваться было не о чем. Калеб осматривал его еженедельно, но никаких отклонений не выявил, так что к шести месяцам Джош, скучавший по Земле, настоятельно попросил его отправиться вместе с ним домой. Калеб, уже переживший свою жгучую ревность, только немного погрустил при мысли о расставании с Микки, но согласился: пора было лететь домой. Их корабль, давно перемещённый поближе к яутскому, был до отказа заполнен топливом и едой через неделю. Аайнар и Микки не пошли провожать их до самого корабля, остались стоять у своего. Аайнар возвышался за Микки серо-чёрной глыбой мускулов и дредлоков, а Микки держал на руках пищащего и гукающего мальчонку.
Поднявшись на несколько сотен метров, Калеб болезненно ощутил, какие они маленькие и одинокие на этой планете, как они на самом деле беззащитны. Ему было тошно оставлять их одних, но Микки решительно отказался лететь домой ещё полгода назад, и теперь тем более не отменил бы своего решения. Очень быстро они скрылись из виду, превратившись сначала в пятнышки, потом в точки, а потом и совсем затерявшись среди гудящего моря сочной тропической листвы. Калеба передёрнуло от того, что он больше никогда не увидит их, никогда в жизни.
Джош тоже долго подавленно молчал. Уже потом, когда корабль пошёл на автопилоте, когда можно было расслабиться и поговорить, они посмели нарушить тишину.
— Жалко их, да? — тихо спросил Калеб, почёсывая подбородок, — такое одиночество. Никто не узнает о них, никто о них не вспомнит, кроме нас. Они оба умрут, умрёт их сын, и эта проклятая планета поглотит их. Вот уж действительно забвение.
— Ладно тебе, завёл, — осадил его Джош, хотя и ему было погано на душе. — Это их выбор, и они счастливы. Чего тебе ещё надо?
— Я не знаю. Человек социален, он не может жить вот так. Без родных, без друзей, без всего.
— Послушай, они ведь могли бы улететь, если бы захотели. Они могли бы что-то придумать, в конце концов. Они сами хотят такой жизни, не надо переживать за них больше, чем они сами.
— Я просто стараюсь понять. Неужели это возможно? Вот так пожертвовать всем ради того, чтобы быть вместе?
— Им не повезло родиться существами разных рас, вот и всё. Знаешь, говорят, как, мол, плохо истинной паре родиться в разных городах или разных странах. А этим вот ещё хуже. Аайнар летел на другую планету, чтобы найти его. Они теперь друг от друга не отступятся, лучше умрут.
— Знаешь, Джош, я обязательно женюсь, там, на Земле. Эти двое готовы были пожертвовать всей своей жизнью, чтобы быть вместе и завести детей, а я не был готов даже карьерой пожертвовать. Теперь моя карьера, надо думать, пошла псу под хвост, но мне уже всё равно. Я хочу семью и детей.
— Хорошо, что ты понял это сейчас, а не в шестьдесят лет, — грустно улыбнулся Джош.
— Да ладно тебе, мужик, — Калеб хлопнул его по плечу. — Не грузись, некоторые и в восемьдесят женятся, ещё не всё потеряно. Взбодрись и начни себе искать красавчика пятидесяти пяти лет. Я вот уверен, что отыщешь.
— Калеб.
— М?
— Мы же не потеряем связь, когда вернёмся домой?
— Нет, конечно, — Калеб улыбнулся старику тепло и дружески, — ты стал мне как отец, я не хочу тебя потерять. Я могу даже в твой город переехать, всё равно мой дом наверняка уже продали, раз я пропал.
— Слушай, а ведь мой, наверное, тоже, — вдруг забеспокоился Джош, — у меня ведь тоже родственников нет.
— Тогда мы можем купить дом вместе. Я к тебе привык, да и всё равно нам обоим некуда податься. Что скажешь? Будешь моим папашей?
Джош улыбнулся.
— Буду. Если ты пообещаешь мне внуков.
— Да не вопрос, — Калеб снова похлопал его по плечу. — Нам пора ложиться в капсулы, идём. Корабль поднимет нас на подлёте к Земле.
Джош улыбнулся и послушно поднялся и пошёл за Калебом. Они снова замолчали, но тишина больше не была гнетущей. Двое робинзонов (двое с половиной) остались на одинокой планете жить и любить, а нужно ли им было что-то ещё? Нет, раз они сделали такой выбор.
— Спокойной ночи, Джош, — сказал Калеб, укладываясь в капсулу.
— Спокойной ночи, сынок. До встречи на Земле.