Микки заснул, забравшись на яута целиком, чувствуя в себе его расслабленный длинный член, чувствуя горячие ладони на своей спине.
А дальше всё было легко и просто: Аайнар мог отвезти на инкубацию земного матриарха. Но теперь это был его матриарх, вполне вероятно, беременный его ребёнком. И Аайнар, отключив связь с другими яутскими кораблями и центром управления полётами, через месяц высадился вместе с беременным уманом на заброшенной планете.
О, Микки часто вспоминал их первый раз, такой развратный, сладкий и странный. Ему тогда всё было в новинку, и чувства, и ощущения, и он каждый раз вздрагивал, вспоминая, как лежал с прижатыми к постели запястьями, как кричал от боли и удовольствия, когда клыки пропарывали его кожу.
Но теперь ему оставалось только спать у Аайнара под бочком, сопеть в его гигантскую ладонь и греть ступни о его тёплые ноги, а о большем нельзя было и думать, чтобы не навредить ребёнку. Микки был уверен, что Аайнару тоже тяжело терпеть, даже, может быть, тяжелее, но яут тоже держался с достоинством и не выказывал нетерпения. Микки часто баловался с ним: дёргал его за дредлоки, пихал пяткой в плечо, когда яут сидел у него в ногах на диване, и Аайнар брал его маленькую ступню и щекотал клыками, Микки хохотал и отбивался, но на самом деле это было ужасно возбуждающе и приятно.
Иногда Микки затевал эту весёлую драчливую возню с яутом, думая, что одни. Они, собственно, и не прятались, сидели в кают-компании, Микки нападал на Аайнара, а тот нехотя лениво отбивался — ему это ничего не стоило, все атаки Микки разбивались о него, как прибой о скалу. Он, не глядя, отталкивал его тонкие руки, очень бережно и осторожно, раззадоривая его ещё больше, блокировал все нелепые выпады, а потом, наконец, затаскивал к себе на колени и тискал, потираясь лицом о его шею и ключицу, покусывая собственную метку. Калеб, порой в такие минуты проходивший мимо, зеленел и скрежетал зубами от зависти, ревности, похоти. Он сам хотел бы прижать Микки, тёплого и доверчивого, к себе, стиснуть его ягодицы, потереться носом о щёку.
Но он не имел права этого делать. Микки не был его омегой, он был омегой этого выродка, и явно не собирался отказываться от него. А на него, Калеба, он даже не смотрел.
Если бы он только попросил забрать его с собой. Сказал бы, что это была ужасная ошибка, что яута он не любит, что хочет домой и любит Калеба, Калеб бы до конца жизни носил его на руках, сделал бы самым счастливым на свете. Но беда была в том, что Микки был уже счастлив, его уже носили на руках, баловали и обожали, и ему ничего кроме этого было не нужно.
Калеб готов был выть ночами в подушку от бессильной ярости и ненависти, стискивал зубы, представляя Микки в постели, раскрасневшегося, томного, пусть даже и беременного — его и беременность красила — тёплого и нежного. Своего. Его так бы хотелось назвать своим, но на его ключицах чёрной дырой зияла яутская метка. А это не могло значить ничего другого: они любят друг друга, они счастливы, а чья-то чужая метка не проступит. Микки целиком и полностью принадлежит Аайнару, доказывать свои права бессмысленно и глупо.
Калеб изнывал от незнакомых раньше чувств, смущался как мальчишка, случайно встречая Микки, то сидел угрюмый, то шутил и смеялся, веселя всю компанию. Джош только пожимал плечами и улыбался, видя эти перепады настроения. Калеб знал, что его чувство никогда не найдёт выхода, что его любовь безответна и что говорить о ней Микки — настоящее безумие, и держался изо всех сил. Иногда ему хотелось отловить Микки в тёмном коридоре, бережно взять за плечи и признаться в любви, но то не хватало смелости, то рассудок брал верх, и Калеб со всей глубиной осознавал бессмысленность этого порыва. Однако вскоре он понял, что у него окончательно съедет крыша, если он не поговорит с Микки. Он впервые в жизни влюбился настолько сильно, что действительно начал сходить с ума. Теперь даже Джош это заметил, но отнёс это к волнению перед приближавшейся операцией, а не к влюблённости. Опять он не смог распознать в Калебе чувства, хотя был ему близок и много времени проводил с ним бок о бок.
В конце концов Калеб не выдержал и подстерёг Микки в коридоре, когда был уверен, что яута нет на космолёте. Микки шёл, тихо напевая себе под нос мелодию, популярную год назад на Земле, придерживал рукой живот и опирался рукой о стену, чтобы удерживать равновесие. Калеб вышел из темноты, заставив Микки взрогнуть от неожиданности, и поманил его за собой. Микки улыбнулся, неловко повёл плечами, но пошёл за ним, всё так же придерживаясь рукой за стену, мягко ступая по полу.
— Вы хотели что-то мне показать? — улыбнулся он, заходя к Калебу в комнату.
— Я хотел поговорить с вами, Микки, — Калеб замялся. — Я знаю, что две недели — это очень мало для дружбы, даже для простого знакомства. Но я люблю вас. Это любовь с первого взгляда, поверьте мне. Только скажите «да», только согласитесь, я увезу вас отсюда, я увезу вас на край света, куда хотите, я всё для вас сделаю, Микки…
С каждым словом он подходил к Микки всё ближе, надеясь прижать к стене, и омега медленно отступал к двери, бледный и дрожащий, видя, какое безумие полыхает в глазах Калеба. У него все поджилки дрожали, и он чувствовал, что Калеб способен на что угодно. Он уже тысячу раз проклял себя за то, что пошёл за альфой после того, как он следил за ними с Аайнаром у пруда и не рискнул в этом признаться. Аайнар ведь предупреждал не подходить к нему без него или Джоша (Джошу яут доверял, как и сам Микки), а он, как дурак, попёрся за ним, да ещё и в его комнату. Если сейчас Калеб заблокирует дверь, никто, даже Аайнар не сможет пробиться сюда достаточно быстро, чтобы спасти ему, Микки, жизнь. Надо сказать, Микки изрядно струхнул, потому что выглядел Калеб и правда жутковато и опасно: его черные волосы растрепались и намокли от пота, тёмные глаза безумно блестели, капельки пота покрыли даже кожу над верхней губой. Микки испугался, что Калеб и голыми руками его растерзать может.
— Калеб, — сказал он мягко, увещевательно, надеясь успокоить свихнувшегося альфу, которого трясло как в лихорадке. — Вы же знаете, что я замужем, что я вот-вот должен родить ребёнка. О чём вы говорите?
— Мы возьмём его с собой, — с готовностью выпалил Калеб, наконец, притискивая Микки к стене и нависая над ним. — Да, мы возьмём вашего сына с собой, я усыновлю его, мы…
— Калеб! Вы хоть представляете, какой это будет ребёнок? Не может быть и речи о том, чтобы привезти его на Землю. Успокойтесь, пожалуйста, хорошо? Вы очень волнуетесь. Мне приятно ваше внимание, я ценю ваши чувства, но ответить на них не могу. Уж простите, — Микки пытался скрыть дрожь в голосе, упёрся руками Калебу в плечи и изо всех сил отталкивал его.
— Микки, пожалуйста! — Калеб готов был заплакать. Он опустился на колени и попытался уткнуться лицом Микки в ноги, залезть руками под рубаху. — Я на всё готов, я всё сделаю, что вы скажете, ну пожалуйста!
— Калеб, прекратите. Ну подумайте сами, что вы говорите? — Микки сам уже был близок к слезам. Руки Калеба никак не хотели отцепляться от его бёдер, и он отчаянно отводил их, но они раз за разом оказывались на том же месте. — Отпустите меня, пожалуйста. Калеб, чёрт возьми, уберите руки сейчас же! — он, наконец, сорвался и оттолкнул альфу ногой, и тот остался сидеть на полу, сгорбленный и обессиленный.