Юрий Михайлович Батяйкин
До встречи не в этом мире. Стихи разных лет
Часть I
«Когда-нибудь не станет Петербурга…»
Когда-нибудь не станет Петербурга.Тогда же и Поэзии не станет.Поэзию Серебряного векаи Золотого скоро позабудут.Забудут все и Бродского, и Рейна,Охапкина, Кривулина, меня,чьи выступленья сотрясали стекла,гуляния по Крюкову каналу,забудут Дровяной. На Офицерскойдом Блока переделают в отель.И Новую Голландию застроятособняками в стиле Лимпопо.И будут все приезжие взиратьне на ее – ворота в Никуда,а на Нью Нью-Йорк с общественным Кремлем,и пряником Блаженного напротив.Поэзию забудут. Двух СтолицПоэзии на свете не бывает.Везде исчезнут улочки такие,где бы могла поэзия рождаться.Их и одну найти уже непросто.И это будет всё.Конечно, где-нибудь,когда-нибудь опять родится кто-то:романтик, бессребреник, поэт.Но это будет редкое явленье,И, сомневаюсь, – нужное ли здесь.
«Есть где-то девушка на свете…»
Есть где-то девушка на свете.Она мечтает о поэте.А также есть поэт в природе,о ней мечтающий порой.Жаль, им не встретиться. А надо,чтобы исчезать в аллеях сада,идя из дома и домой.Чтоб отправляться на прогулкуот скуки или просто так:туда-сюда по переулку,а может, если есть там – в парк.А тот, в кого бы ей влюбиться,тот, что почти в нее влюблен,кому опять всю ночь не спится,хотя уже светает. Он,еще теплом ночным согретый,пьет горький кофе с сигаретой,пока ей снится странный сон.
«Живешь на свете сотый век…»
Живешь на свете сотый век,печальный и больной.Но взгляд из-под усталых векупрямый и стальной.
Тебя узнает без трудалюбой, кто сам такой.Тебя встречаю я всегда —и летом, и зимой.
Ты бродишь, жизнь свою губя,похожий на Пьеро.Но кто-то влюбится в тебянечаянно, как в метро.
Проводит взглядом до дверей,и ты навек уйдешь.Но если будешь посмелей,то встретишь и найдешь.
Но тот, кто любит, – не любим,и это знаешь ты,и бродишь с кем-нибудь другимопять до темноты.
А те, кого любил всегдаи звал под снежный хруст,придут в твой старый дом тогда,когда он будет пуст…
«Кружится снег устало…»
Кружится снег усталонад зданием вокзала,и я не собираюсьсегодня уезжать.Но я иду ко входу,чтобы свою свободухотя бы на минуткупочувствовать опять.
И вот я у порога.В душе моей тревога,И, в уголочке сердцамечты свои храня,я снова на перронестою и беспокоюсьо том, что этот поездуходит без меня.
Куда-то все шагают,о чем-то все мечтают,и каждому на светедано, как королю.И пусть кому-то мало,и пусть кому-то много,а мне дана дорога —и я ее люблю.
Иду по светлым заламвечернего вокзалаи слышу в желтых сводах,как вздрагивает путь.Мне хочется с тоскоюмахнуть на все рукою,все бросить и уехатьеще куда-нибудь.
«Моя мечта идет в подъезд с блатным…»
Моя мечта идет в подъезд с блатныммурлом. Как тоненькие ножкипохожи на пружинки. Братья Гримми я глядим в немытые окошки
и медленно проходим. Негативготов для интродукции и строчкина тему, что дворовый коллективжизнеспособней волка-одиночки.
Да, к сожалению, Москва – не лес,А псарня, где под бдительным надзоромскоты жиреют и еб… принцесс,забросивших в помойки сказки, хором.
Но их тупой не различает взгляд,как ждет своей минуты непокорнопоэзия, что капает, как яд,пока не время перерезать горло.
«А за окнами – снег. Не поймешь – хорошо или плохо…»
А за окнами – снег. Не поймешь – хорошо или плохо.Лишь отрадно смотреть, как заботится бережно Бог опочерневшей земле. Проникаясь светлеющей дрожью,как-то легче простить небесам своюжизнь скоморошью.
К завершению дня, когда сердце обычно болеет,хорошо представлять, что тебя еще кто-то жалеет,что за окнами нет ни толпы, ни Кремля, ни Дзержинки,только сумерки сыплются. Только кружатся снежинки.
Созерцание снега, наверное, связано с детскимвосприятьем зимы, словно чуда. Да больше и не с кемпроводить вечера. И глядишь, как из детского сада,из клетушки на сумрачный, сказочныйвихрь снегопада.
~ 1 ~