Если долго смотреть, можно в сумеркахвстретиться взглядомс ирреальным пейзажем, что вечно присутствует рядом,открываясь во мгле идиоткам, шутам и поэтам,наполняя Россию снежинками, небом и светом.
Ибо, ежели что на земле и является Русью, —это вечное небо, глаза, что измучены грустью,да рождественский снег, что летитнад ночным озареньеми ложится на землю сверкающим стихотвореньем.
«Кто выбрал поэту…»
Кто выбрал поэтутерновый веноки нашу планету,где он одинок,
где вечно он болени в трансе от бед,и всем недоволен,и плохо одет,
где ветром продутаего голова,и где почему-тоон ищет слова,
печалясь и маясь,на вид, как чума,в стихи погружаясь,как сходят с ума,
где в праздник и в будни,помимо всего,бездельником людисчитают его,
где жизнь уплывает,и где, наконец,его ожидаетпечальный конец.
«Я отправлю стихи в журнальчик…»
Я отправлю стихи в журнальчик,Получу дорогой ответ:«Уважаемый Мальчик с пальчик,с сожалением пишем: нет…
В ваших строчках одни химеры:то бессонница, то печаль…Да к тому же не те размерыи, неведомо чья, мораль».
И заплачу не от обиды,что читал их дурак и хам,чьи глаза, точно злые гниды,проползли по моим стихам,
не от дуры смешной – природы,изнасилованной скопцом,а от глухонемой Свободыс изуродованным лицом.
«Кто Музу балует любовью…»
Кто Музу балует любовьюв часы полночной тишины,кому на свете до здоровья,как на верблюде до луны,
и у кого ни средств, ни платья —лишь до зари мигает свет,кому Поэзия – проклятье,тот, может, истинный Поэт.
И чаще умники читают,не доверяясь сволочам,не тех, кого не выдворяют,а тех, кто пишет по ночам,
не отдаваясь в каждом слове,не ухмыляясь на бегу,а оставляя капли кровина подкрахмаленном снегу.
«Снова праздничными флагами…»
Снова праздничными флагамиизукрашена столица,И снуют антропофагамиэлектрические лица.По Тверской от Маяковскогомерно движется эпоха.В Институте Склифосовскогонынче будет суматоха.Такова у нас традиция —пусть побу йствует природа!И сторонится милицияот Великого Народа.А в Кремле звенят подносами,стелют мягкие перины,И с распущенными косамив залах бродят балерины…
«Друзья, наши встречи…»
Друзья, наши встречине помнит трава.Но в пасмурный вечеря ваши слова
в коробочке чернойловлю через страх,хотя и ученыйна ваших слезах.
За липовой дверьюдвойная возня,но все же я верю,что к вам от меня
сквозь смрадную крышудоходит ответ,хотя я вас слышу,а вы меня – нет.
«Не доверяйте секретов снам…»
Не доверяйте секретов снам:что для науки сон…И, плавая по коротким волнам,не поднимайте звон.
Не открывайте друзьям своейтайны, что Вы – поэт.И даже в дни, когда все о-кей,на ночь гасите свет.
Не забывайте шагов в траведля посторонних глаз,и прячьте записи в головев неторопливый час.
Не забывайте, куда ведетзлая дорожка рифм,чтобы, когда «светлый день» придет,встретить его живым.
«Где, как дворец на тракте, страждущим и усталым…»
Где, как дворец на тракте, страждущим и усталымвырос морской поселок, словно в пути мираж,как по клыкам драконов, скал золотым оскаломогненною лавиной мчалась заря на пляж.
Медленно застывая камнем на перстне Бога,преображалось солнце в матовый сердолик,и представлялась слабым ласковою дорогав каждый непостижимый, то ли на краткий миг.
В небе ль, раскинув веер, им улыбалась туча,время ль кадило лето к новому утру дня —каждый себя бродяга там ощущал везучим,с нежностью глядя в море, словно в зрачок коня.
А по ночам звенели там голоса в тумане,в вечности рассыпаясь, словно снежки в снегу,будто болтали кегли в дремлющем кегельбане,смутно белея на темном, призрачном берегу.
«Когда душа заполнена блевотой…»
Когда душа заполнена блевотойи втиснута в московскую шинель,как голубой треножник с позолотой,передо мной всплывает Коктебель.