— Хау мач зис? — строго спросил я, указывая на камни преткновения.
Хозяин с интересом посмотрел на меня и радостно выдохнул. Ну как бы дал понять, что наконец появился человек, с которым можно объясниться. Произношение у нас с ним было одинаковое.
— Фор оль пипл ин оль волд зис комлект кост — фо таузен сри хандрид сёти сри. Онли фор май совиет френд (дружба — Горбачев — перестройка — фестиваль!) — сри таузен сри хандрид сёти сри!
Владислав Игнатьевич не понял, что многократно произнесенное слово «сри» — это числительное, а не глагол, и решил, что нас в очередной раз обидели:
— Что он там сейчас вякнул, котенок?
— Говорит, что и так продал вам комплект на тыщу дешевле, за три тысячи тридцать три рупии… — И вдруг я сам с полоборота завелся и выдал из себя мини-Стржельчика для развивающихся стран:
— Слушай меня внимательно! — начал я фальцетом. — Лисн ми! Это мои фазер и мазер. Мой фазер из грейт рашн артист, а потому ни хрена вот в этом ни андестенд. Моя мазер — она вообще слепая, — и я показал руками, как слепые ощупывают пространство. — Я их очень люблю! Ай лав их! — Далее весь свой монолог я щедро иллюстрировал жестами. — Поэтому, если ты не отгиваешь мне сри таузен сри хандрид сёти сри рупии, то ай гоу ту совиет амбассадор и тебе — п…ец!
Ошеломленный индус забормотал:
— Ноу амбассадор, ноу — п…ц!
Не знаю, какое слово из двух убедило торговца больше, думаю, все-таки первое, «амбассадор», то есть посол. Не случайно же все автобусы с русскими подъезжают к одним и тем же магазинам. Значит, есть какой-то взаимный интерес?
— Ноу проблем, — сказал Радж Сигх. — Экскьюз ми! — И протянул мне 3333 рупии.
Когда мы вышли на улицу, душный воздух которой был пропитан специями, приправами, ароматическими благовониями и цветами, Владислав Игнатьевич до стал из сумки блок «Мальборо», протянул его мне и сказал:
— Спасибо, котенок. Если бы не твой английский…
Он не смог закончить, потому что у меня начался приступ нервного смеха. Смешинка упала и на Людмилу Павловну, а вслед за ней заразился и Сам…
Едет по Дели моторикша и везет трех истерично смеющихся русских.
Владислава Игнатьевича Стржельчика больше нет с нами.
Я узнал о его кончине, когда был на гастролях в Казахстане. Этот рассказ был написан задолго до смерти артиста, и какое-то время я не мог его перечитывать. Тяжелым грузом лежало на сердце то, что не смог прилететь на похороны, не проводил в последний путь.
Илюша сказал мне:
— Это хорошо, что ты не видел его мертвым. Будешь помнить его только живым.
Таким я его и помню.
Розетка для сушки рук, инвалидная коляска для полета и чай для ухода за обувью
На Тайвань в 1992 году мы летели сложно. Москва — Ташкент — Дубай — Дели — Карачи — Бангкок, пересадка на самолет компании «Тай» — полуторачасовой перелет над океаном и посадка в Тайбэе на островном Китае. Всё вместе — около суток. Над Дели кружили минут сорок. Позже выяснилось: на полосе загорелся наш «Ту-154» из Ташкента…
Уставшие и вымотанные болтанкой, перепутавшие все часовые пояса, мы приземлились в Бангкоке, столице Таиланда… Единственное, что внесло оживление в этот трудный перелет, так это бесконечные пересказы друг другу истории, которая произошла с одним нашим народным артистом еще в Шереметьево. Очевидцев было двое — Володя Козлов и я. Поведали мы ее двум нашим приятелям, способным оценить пикантность ситуации, но театральная почта разнесла эту байку по коллективу за полчаса. А дело было так.
Прошли мы таможенный и пограничный контроль. До вылета еще минут сорок. Кто пивко попивает, кто просто так слоняется. Я сижу, ковыряюсь в видеокамере. Вдруг в кресло рядом со мной падает Володя в приступе нездорового, с трудом подавляемого смеха. Тычет куда-то пальцем и выдавливает из себя:
— Там такое… такое…
— Где?
— В сортире!
Я протянул ему бутылку пепси, он отхлебнул, отдышался:
— Войдешь в сортир — там наш слева стоит в предбаннике. Ты только не расколись, не спугни чувака…
Вхожу в туалет. Слева у стены, спиной ко мне стоит наш и бубнит что-то себе под нос. Ничего смешного. Рядом с ним, согнувшись, ТоляьИксанов — заместитель директора — завязывает шнурок на ботинке.
Видно, опоздал я на репризу. А наш бормочет одну и ту же фразу: