— Разногласия? — бешенство бьётся о рёберную клетку не хуже морской пены, набегающей на борта корабля. — Так ты это называешь? Сними с меня цепи и я согреюсь, мне не нужна помощь твоего сторожевого пса. Воспользуйся его услугами сам, пока не упал без чувств.
— Я не какая-то кисейная барышня.
— Да, но ты, как это не скверно признавать, живой человек.
— Гриши не болеют, — непринуждённо возражает Александр, косясь на неё, оставляя в стороне карты.
— Вот и посмотрим.
— Что тебя так злит? — он оборачивается, и взгляд Алины прикипает к светлым линиям шрамов на его лице, к её разочарованию, совсем не делающим его похожим на монстра, и складывает руки на груди, облокотившись об стол. — То, что я не реагирую на твои истеричные вспышки или то, что я без рубашки? Ты не спускаешь глаз с меня.
Алина мигом поднимает глаза к потолку, нахмурившись, и старательно изображает крайнюю беспристрастность. Чёртов прорицатель.
— Не обольщайся. Я мысленно нашпиговываю тебя раскаленными кинжалами, — клянётся она, пытаясь скрыть своё смятение, но тщетно.
— Чтобы согреть? — ленивое уточнение заставляет его лицо расплыться в улыбке. Ещё одно попадание, досадное для неё и крайне любопытное для него. — Ты похожа на мокрого воробья, по собственной глупости упавшего в воду. Ах, точно. Ты ведь так и поступила. Скажи, что тебе нужны утренние прогулки по палубе, и я предоставлю тебе такую возможность, раз рассудок помутила нехватка свежего воздуха.
— Мне не нужны твои подачки, вымоленные на коленях, — отрезает Алина, поздно поняв, как двусмысленно звучат слова.
— Про молитвы на коленях я ничего не говорил. Ты сказала.
Дарклинг внезапно отталкивается от стола и медленно приближается, пока Алина плотнее запахивается мехами, щекочущими нос и колющими обнажённое тело. В который раз обрушивает на себя нелестные эпитеты за невероятную идею поплавать.
— Отойди от меня, — шипит, как только Александр приподнимает её подбородок пальцами и слегка сжимает. — Не прикасайся. Иначе я удушу тебя цепью, соединяющей кандалы. Хочешь проверить, сдержу ли я слово?
— Не сомневаюсь, — его голос отчего-то хрипит, запуская стаю мурашек по коже, пробуждая что-то тёмное глубоко внутри, — что сдержишь, но хочешь узнать, что я вижу, когда смотрю тебе в глаза? Всё то, что ты себе запрещаешь. Абсолютно противоположное тому, что кидаешь мне в лицо. Подойди ближе. Прикоснись. Надень чёртову рубашку.
— Кинься на корм акулам, — продолжает ряд побудительных предложений Алина, перехватывая вздох, сорвавшийся с губ Александра, и проклиная собственный, застрявший в груди из-за его скользнувших пальцев по щеке и шеи. Внезапно тёплых. Внезапно ласковых.
— А сейчас ты похожа на сильдройру, желающую убить поцелуем. Прекрасную. Кровожадную.
— Прекрати, — едва не молит грозным тоном.
— Скажи что-то, что прозвучит убедительнее.
— Я ненавижу тебя.
— Так ли это на самом деле? — заглядывает в глаза, с минуту смотрит неотрывно и, поправив волосы, убирает руки. Алина противится мысли, что становится холодно, как только он отступает.
Комментарий к про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться
Сделаем вид, что во вселенной гришаверс гипотермия это шутка (Хельник это уже доказали, так что Дарклина тоже могут).
========== just to break me like a promise? ==========
Комментарий к just to break me like a promise?
AU, в котором Дарклинг и Алина примеряют на себе роли Мэйвена и Мэры из книги Виктории Авеярд «Алая Королева». Динамика у них, определённо, похожая.
Красные - обычные люди, не обладающие сверхспособностями, Серебряные же, напротив, обладающие ими.
Алина боится, что он навестит её вновь. Прокрадётся кромешной тенью в спальню, пока никто не видит, потому что никто, кроме неё, и не способен его увидеть. Встанет за спиной. Возвысится, сотканный из тьмы, но вовсе не для защиты, не для объятий — для того, чтобы всадить в её спину ещё парочку клинков.
С такой лёгкостью, с такой холодной решимостью, что её пробирает до дрожи собственное дрогнувшее сердце, а затем неминуемо поднимается неконтролируемая волна гнева, затмевающего, алого, как чёртов рассвет, который она ненавидит, потому что именно он связал их по рукам и ногам, едва не цепями.
Гвардия Алого Рассвета, чтоб её. Революционное сопротивление против Короны, членами которого они оба когда-то были, плетя паутины лжи во дворце и сами в них утопая без шанса на спасение.
Как и друг в друге.
Она не знает, как такое — их встречи/галлюцинации/кошмары наяву — вообще возможны. Дарклинг — не шёпот, он — тень. Он её заклинатель, у него нет возможности проникать в чужую голову. Если только её собственная не сходит с ума.
— Девочка-солнце… — шепчет он вкрадчиво и жестоко, склоняясь над ней, шепча в самое ухо. Тело, подлое, предательское, отзывается вмиг — жаром, дрожью, сбившимся дыханием, — до чего же иронично, не правда ли? Твои друзья тоже это понимают, поэтому спешат слепить из тебя символ восстания. Что ж, народ любит подобную нелепицу. Народ этот широкий жест оценит.
— Убирайся, — жёстко обрывает Алина, не в силах мириться с навязанной компанией.
— Как грубо.
— Ожидал тёплого приёма? Могу устроить солнечные ванны.
— Чтобы спалить дотла? Благодарю, за беспокойство, но пока что в этом не нуждаюсь. Ты всегда любила убегать, правда? Побеги, предательства, попытки спрятаться и слиться с толпой — всё это для тебя отдушина, не так ли?
— Убирайся! — кричит Алина, стукая ладонями по деревянному столу, и встаёт, чтобы оттолкнуть это воплощение чистого льда и мрака, зная, что наткнется на пустоту, потому что он — бестелесный, он — плод воображения, он — головная боль, но не больше.
И каково же её удивление, постепенно переходящее в ужас, когда вскинутые ладони утыкаются ему в грудь, сползающие по чёрному военному мундиру. Стук живого сердца. Не обледенелого, не мёртвого. Это не звук гулкой пустоты. Не звук червоточины.
— Как это в-возможно? — она спотыкается на полуслове-полушаге-полужизни. Разумеется, об него.
— Сам не знаю, что в нас такого, — его глаза, чёрные, глубокие, мерцают насмешливо. Где-то на их дне он прячет её отзеркаленное замешательство. — Но проклятие это или дар мне он сослужил хорошую службу. Знаешь, в другой жизни я, правда, приревновал бы тебя к щенку Ланцову. Ваши милые беседы на пристани и под звёздами поистине забавное зрелище.
Алина дрожит всем телом, осознавая, что он здесь. Она не сходит с ума от бремени, возложенного на плечи, от постоянных тренировок, встреч с союзниками и обсуждения планов. И даже издевка, закинутая с целью подстегнуть её, устыдить, дать понять, что вся интимность тех моментов с Николаем стала достоянием Дарклинга, не имеет смысла, потому что она, чёрт побери, не сходит с ума.
— Нужно было давно догадаться, что тактичность для тебя пустой звук. Как и верность, как и любая привязанность.
Нужно напрячь пальцы, воззвать к свету и ослепить его, забить тревогу, чтобы сюда сбежались все солдаты и её личная стража — сделать хоть что-то, а не продолжать пререкаться и цепляться за чёрные одежды врага в необъяснимой потребности повременить со столкновением (Красной и Серебряного, света и тьмы, Святой и Еретика — до чего же всё просто, правда? Для тебя, Алина, мир поделили на добро и зло, а ты всё равно сомневаешься, зная, что всё — наглая ложь, потому что оттенков намного больше, подводных камней больше), разглядеть в его глазах проблески прежних обещаний и клятв. Уступка наивной Алине, которую никак не получается подавить внутри себя.