— До сих пор не могу понять, почему ты питаешь такую привязанность к Красным. Потому что долгое время считала себя одной из них?
— Когда-то я и к тебе питала привязанность.
Его удивляют эти слова — он вздыхает тяжелее, словно в него ударили камнем. До чего же приятно!
— Мы могли бы править вместе, ты знаешь это, — тихо напоминает Александр, неожиданно приникая ближе, накрывая её руки своими. Как когда-то давно самозабвенно и чувственно, оттого лишь усиливается боль вокруг сердца, что и по сей день сродни тысячам иглам, вонзающимся медленно и бескомпромиссно. Её солнечная сила тянется к нему, зачарованная, загипнотизированная, глупая и наивная, в ожидании ласки и признания, — знала и отказалась.
— У нас могло быть всё. Всё это.
Они — лжецы, с ног до головы, обученные по одной методичке, выбравшие друг друга в лице экспериментального варианта, мишени, главной цели. Поэтому Старкова смягчается, поглаживая чёрную ткань, натягивающуюся при каждом вдохе-выдохе.
Но если всё — ложь, то почему так трудно дышать? Почему приходится вытаскивать из себя чуть ли не клещами каждое слово, бьющее с силой забитого в крышку гроба гвоздя? Почему складывается ощущение, что в дыхательных путях что-то застряло?
— Но что сделал ты? Предал меня. Что теперь? Сломаешь так же, как все свои обещания? Ты никогда не был на моей стороне, Александр. Ещё помнишь? Ни одно твоё лживое слово не стоит и гроша. Никого из тех, кто меня окружает сейчас. Убирайся, пока я не спалила тебя дотла.
— Не надорвись, моя милая Алина, — Александр улыбается холодно и смиренно, заправляя выбившийся локон ей за ухо, скользя пальцами по щеке и шеи. — Мы оба знаем, что вставать на колени проще, чем с них подниматься.
========== про генералов и заклинателей, попеременно теряющих внимание ==========
Комментарий к про генералов и заклинателей, попеременно теряющих внимание
AU, Алина - Дарклинг, а Александр - заклинатель солнца.
Александр надсадно, загнанно дышит, тяжело привалившись к жёсткой коре дерева, по правде говоря, именно что-то обычное (привычное) — запах сырой земли, шелест пожухлых листьев или умиротворение среди деревьев — напоминает, что он всё ещё жив. Обдирает в кровь ладонь, лишь бы заземлиться. Где-то неподалёку лежит разрезанный пополам фьерданец, чей гортанный голос, со всем присущим ему отвращением произносящий «дрюсье», ещё фантомно раздаётся в голове, а перед глазами плывёт искаженное в гримасе боли лицо.
Ещё бы секунда и без какой-нибудь важной части тела остался он сам, но Дарклинг не медлила — она отточенным рывком собрала тьму в острейший клинок и метнула разрез прежде, чем дрюскель опустил топор на горло Александра, прижатого к земле чужим весом. В ухе от удара всё ещё звенит, а разбитая губа саднит и истекает кровью, где-то на фоне мельтешит целитель Максим, помогая другим, обрабатывая открытые раны, останавливая кровь, вправляя кости и выравнивая дыхание.
Гриши в красных кафтанах — сердцебиты, вспоминает он запоздало, борясь со вспышками головной боли — стоящие в хаотичном порядке, ранее негромко переговаривающиеся, вмиг превращаются в ровный строй, став по стойке смирно. Он дёргается от тянущей боли в подбородке, когда пальцы Максима аккуратно и невесомо проводят под губой, ослабляя припухлость, но не заживляя полностью. Тот поднимается на ноги. На его недоуменный взгляд и без того молчаливый парень не отвечает. Морозов выгибает шею, стремясь рассмотреть, что там, и не сразу понимает, в чём дело, но как только замечает тёмную, растрепавшуюся косу и аспидно-чёрные одежды — плащ, развевающийся на ветру, кафтан с серой тесьмой, с завитками наподобие дыма, и высокие кожаные сапоги, до него доходит, что это Дарклинг — генерал Второй Армии и… его спасительница.
Он встаёт на ноги с трудом, не позволяя коленям подогнуться, хотя те позорно дрожат. Целитель стремится поддержать его, но Александр отмахивается. Лёгкое головокружение и рвотные позывы вынуждают дышать дозированно да рвано.
Она мельком смотрит на них и поравнявшегося с ними, прихрамывающего Фёдора, улыбчивого добряка, чтобы затем вернуться к разговору с Иваном, который делится с ней подозрениями и возможными опасностями. К предостережениям сурового приближенного она относится с вниманием и уважением, однако становится мрачнее с каждым сказанным вслух словом. У неё шуханские чёрные глаза, равкианская, еле заметная россыпь веснушек (это он заметил ещё в шатре) и тонкие губы.
— Ты пялишься, заклинатель солнца, — нарочито серьёзно подмечает Алина, сбивая Александра с толку, с приятной пустоты в голове, но сама она лукаво улыбается, поворачиваясь к Ивану вновь, который в моменте награждает его сверлящим взглядом. — Он поедет со мной.
— Но, моя суверенная… — Иван стискивает зубы, едва не до скрежета, однако телом остаётся смирен и спокоен. Воплощение солдатской выправки. В Первой Армии таких по пальцам пересчитать да и во Второй, справедливости ради, тоже.
— Какие-то проблемы? — не поведя и бровью, спрашивает Алина. Она, миниатюрная, едва достающая Ивану до плеча, утопающая в складках большого плаща, смотрит проницательно и будто сквозь, отчего Иван твёрдо кивает. — Я его не съем, ты же знаешь.
Александра вдруг злит то, что они все — эти гриши — делают вид, что его рядом и в помине нет. Вся эта ситуация с «разоблачением» якобы скрывающегося заклинателя солнца набивает оскомину. Он не таился… он просто не знал, даже не догадывался.
Он выкидывает руку вперёд быстрее, чем успевает осмыслить, и крепко обхватывает её запястье, но мягко тянет на себя, вынуждая обернуться. Мысль спотыкается, потому что его вдруг изнутри подкидывает, заполняет могуществом, как если бы сильный поток воды рванул и опрокинул плотину, наполняя до краёв, за края, за пределы — мыслимые и немыслимые. Свет струится по венам, бежит навстречу к ней, нараспашку обнажённый, чистый, маслянистый, одержимый демонстрацией от того, что слишком долго находился под семью замками, но Дарклинг не позволяет ему высвободиться на всеобщее обозрение, меняя руки местами скользящим движением и теперь её пальцы точно окова, это она дышит сбито, поддавшись на встречу против воли. Все замолкают. По правде говоря, всё, как если бы они разом оказались под вакуумным куполом, которым козырял один шквальный в лагере. Он со свистом выдыхает не в силах совладать ни с собой, ни с силой, поздно осознав, что проверка в шатре была ни фокусом, ни театральной постановкой. Он и впрямь заклинатель солнца, нескладный, не осознающий всю мощь своих способностей, потому что те — всё равно, что незнакомый водоём, с подводным течением и скользкими камнями — но заклинатель.
Александр выдыхает ещё раз, нервно сглотнув, но не из-за слегка удивлённого взгляда Дарклинг, застывшей в мраморном замешательстве, а из-за вскинутых рук трёх сердцебитов, оказывающих тянущее воздействие на его сердце. Оно сжимается до гулко звенящей пустоты в груди, до белых точек перед глазами, до постепенно покидающего его кислорода, отчего хочется пальцами расчесать грудь, пока те не доберутся до сердца и не впустят в лёгкие воздуха, лежащих в распахнутой грудной клетке. Он падает на колени, прямо к её ногам, но прежде чем Александр успевает вцепиться руками в её плащ или уткнуться в живот, чтобы удержать равновесие, воздух где-то за гранью восприятия разрезает приказ:
— Отставить.
Боль покидает, как прилив — мокрый берег. Кислород обрушивается шквалом, в первую очередь из-за острой нехватки. Немеет всё, от кончиков пальцев до макушки. Дарклинг мягко высвобождает свою руку, и зов замолкает. Насмешливо наклонив голову, Алина прячет секундную заминку за маской сочувствия.