Тем не менее в этой тревожной ситуации я сочла самым разумным сделать так, как он приказал.
Поэтому наклонилась, положив руки ему на пресс, привстав на цыпочки и задрав голову. Он наклонил голову, и я прижалась губами к его губам, и его губы раскрылись. Еще один намек, которому я была вынуждена последовать, мой язык скользнул к нему в рот. В тот момент, когда мой язык коснулся его языка, его руки обхватили меня, зажав мои руки между нашими телами, притягивая меня к его большому, твердому телу.
Прошло три недели с тех пор, как он вот так меня целовал. В течение трех недель, даже во время кормления, он был идеальным джентльменом. Часто в те недели он касался своими губами моих перед сном. Или наклонялся и касался губами моей макушки, когда проходил мимо, пока я читала. Но на самом деле он меня так не целовал.
Очевидно, мое тело так сильно скучало по его поцелую, что я забыла о нашей аудитории. Моя голова склонилась набок, руки вырвались из наших зажатых тел, одна обхватила его за талию, другая зарылась в волосы, прижав его голову. Наши языки боролись, принимая, отдавая, заставляя мое тело гореть, а сердце биться быстрее.
Как и его смех, этот поцелуй придавал мне силы. Я требовала и брала, еще больше и еще больше, потому что прошло так много времени, я умирала с голоду по нему.
Он прервал поцелуй, отстранился, и я почувствовала, что ему не нравится тот факт, что ему пришлось прервать этот поцелуй.
— Я скоро вернусь, — пробормотал он мне в губы и отступил, но только после того, как я сделала глубокий успокаивающий вдох и кивнула.
Он вышел за дверь, и я наконец почувствовала воздух. Он снова сгустился от соблазнительной опасности, став таким густым, что в ту минуту, когда я почувствовала эту опасность, она чуть не задушила меня.
Все три вампира смотрели на меня, теперь без враждебности и без юмора. Можно было не читать их мысли, чтобы понять, что их глаза горят голодом. Не могла сказать с точностью, но чувствовала, что все дело во мне. И охотились они не за моей кровью, а за чем-то гораздо более глубоким.
Определенно чувствовалась угроза.
Люсьен повернулся ко мне, «Запри дверь».
Затем раздался свист, и они исчезли, и я увидела или услышала хлопанье дверей машины.
Я закрыла и заперла дверь. Затем так быстро, как только могли нести меня ноги, побежала к телефону и позвонила Стефани.
Ужас пронзил меня, единственное, о чем могла думать — это бежать.
Я столкнулась с чем-то очень сильным, мощным, меня окружала стальная лента, удерживая в плену.
— Лия, милая, что же это такое?
Потеря. Боль. Муки. Страх. Слишком много всего. Я не могла справиться.
Жар, жар, жар был слишком велик. Наносит непоправимый вред. Обжигает мне глаза. Обжигает горло.
Падение, резкое, неконтролируемое, что-то жесткое сжалось вокруг моей шеи. Я не могу дышать.
Я боролась со своей удавкой.
— Господи, Лия, успокойся. В чем дело?
Цепляясь за свою силу, слыша свое прерывистое дыхание, переходящее в мои душераздирающие рыдания. Пальцы заставили меня открыть рот, прижались к языку, ища источник моего удушья.
Необходимость. Необходимость. Отчаянная нужда. Прикосновение. Кожа. Тепло. Сила. Власть.
Его.
Нужда в нем.
Нуждалась в его руках, его дыхании, его присутствии, в нем.
Успокаивающий, утешительный, убаюкивающий.
Я должна была заполучить его. Если я его не найду, петля затянется, и я умру.
— Прошу тебя. — Это был мой голос, но я не узнала хриплый, грубый, мучительный шепот.
— Боже мой.
Где-то далеко зазвонил телефон. Моя тюрьма сдвинулась с места, я боролась безрезультатно.
— Люсьен, слава Богу. С Лией что-то не так. Она не может дышать, и я не могу понять почему. Она борется со мной, если я отпущу ее, боюсь, она причинит себе еще больший вред. Тебе нужно вызвать скорую помощь.
У меня перехватило дыхание. Мои легкие горели. Темнота надвигалась.
— Что? Ты с ума сошел? Она задыхается, черт возьми, вызови скорую!
Петля резко затянулась. Я боялась, что она свернет мне шею, поняла, что тот тошнотворный сдавленный звук, который услышала, исходил от меня.
— Послушай, Лия, милая, пожалуйста, послушай телефон… — настойчиво умолял женский голос.
— Милая… — Его голос зазвучал у меня в ухе.
Воздух наполнил мои легкие.
Я глотала его большими глотками.
— Подожди, я еду.
Мой разум свернулся в кокон, ничего не входило, ничего не выходило, ничего не происходило.
Кататония.
Затем пришел он, его руки обхватили меня, поднимая. Я сидела у него на коленях, тепло его тела окутывало, его объятия защищали меня с яростью.