Очень сексуально. Очень мило. Очень симпатично.
Но определенно немного пикантно.
Мне показалось, что я услышала шум в спальне, подпрыгнула, как перепуганный кот, каким и была, и побежала к сшитому на заказ черному шелковому мужскому халату до колен, который я тоже купила в этом магазине. Обе покупки стоили больше, чем мой бюджет на питание в течение шести месяцев, когда я была дома. У Люсьена случиться истерика, когда он получит счет по кредитке.
Я туго затянула пояс халата и задумалась, не нанести ли мне блеск для губ. Потом решила, что это в высшей степени глупая идея, по сути, я собиралась ложиться спать.
Я сделала глубокий, прерывистый вдох, вышла из гардеробной через ванную и направилась в спальню.
Люсьен лежал в постели спиной к изголовью, укрытый одеялом до пояса, с обнаженной великолепной грудью. Он читал книгу.
Я остановилась и уставилась на него. Его взгляд остановился на мне. Я боролась с желанием начать тяжело дышать. Чтобы скрыть свое отчаяние, решила ухватиться за что-то другое.
И этим другим было, он лежал в постели и читал, а ему ни много ни мало было восемьсот двадцать два года.
— После восемьсот с лишним лет, разве ты уже не прочитал все опубликованные книги? — Спросила я.
Придержав страницу большим пальцем, он отбросил книгу в сторону.
Затем ответил:
— Нет.
Хмм.
Следующий вопрос.
— Вампиры когда-нибудь становятся такими старыми, что им приходится носить очки?
— Нет, — повторил он.
— Слуховые аппараты?
— Нет.
— Зубные протезы? — Продолжила я глупый допрос может даже полу истерично.
Концы его губ приподнялись.
— Нет, Лия.
— Им когда-нибудь приходится ходить с палкой?
Изгиб губ превратился в сексуальную улыбку.
— Иди сюда, зверушка, — мягко приказал он.
Понимая, если я решу сбежать, он окажется рядом со мной быстрее, чем я успею моргнуть, поэтому решила, что лучше выполнить его приказ.
Когда я подошла к нему, он положил свою книгу на тумбочку.
Я остановилась у края кровати.
С вампирской скоростью он повернулся, схватил меня за талию, скользнув по кровати, и я оказалась на нем поверх одеяла, закрывающего его до пояса. Я выгнула спину и положила согнутую руку ему на грудь, затаив дыхание от его резких движений. Он собрал все мои волосы обеими руками на затылке, и его глаза встретились с моими.
— Нервничаешь? — пробормотал он.
Нервничаю? Конечно, нет.
У меня просто вот-вот случится сердечный приступ. Это да!
— Нет, — солгала я, пытаясь сохранить лицо.
Он ухмыльнулся и сказал:
— Я слышу твое сердце, зверушка.
Почему я всегда об этом забываю?
Я сморщила нос и сообщила ему:
— Ты очень раздражающий.
Он надавил мне на шею, достаточно сильно, чтобы моя рука согнулась и оказалась зажатой между нами, поднял голову и уткнулся мне в шею.
— А ты очень очаровательна, — ответил он, прижимаясь к моей коже.
Я была почти уверена, что мое сердце ускорилось от точки остановки сердца прямо до сердечного приступа.
Несмотря на этот факт, поскольку я была самой собой, то возразила:
— Это часть того, почему ты раздражаешь.
Его губы скользнули вверх по моей шее, и я задрожала всем телом.
— Что? — спросил он, уткнувшись вниз моего подбородка.
— То, что ты называешь меня очаровательной, — ответила я, откидывая голову назад, чтобы дать ему лучший доступ.
Я почувствовала его улыбку. Затем почувствовала, как кончик его языка скользнул по моему подбородку, а затем вниз по горлу. Я затаила дыхание, пока он проделывал все это, и мои женские части затрепетали.
— Ты будешь кормиться? — прошептала я.
— Нет, — ответил он.
Это меня удивило. Сегодня он ничего не ел, кроме жареного цыпленка, картофель, булочки и приготовленного Эдвиной в последнюю минуту клубничного пирога.
— Почему нет?
Его рука скользнула вверх, обхватив за затылок, другая скользнула вниз по моей спине. Он приблизил мой рот к своему и прикоснулся своими губами к моим.
Удерживая мои глаза в плену, он ответил:
— Если я буду кормиться, обезболивающее средство выделится. Я не хочу, чтобы какая-то часть тебя онемела от того, что я буду делать своим ртом сегодня вечером.
О боже мой.
Еще одна дрожь прошлась по всему телу, женские части покрылись рябью, а на коже образовались мурашки. Он почувствовал все это, ухмыльнулся своей самодовольной ухмылкой, а затем поцеловал меня.